— Марсиане? А мы-то думали…
На этом наших куда-то смыло. Василиса обиделась.
— Ну, дед…
— Да не потянуть энтим-то. Вот приедут с Африки или Венеры какой-нибудь, вот тогда и… — Дед причмокнул, а Василиса зарделась вся, от ушей до пяток.
Впрочем, не все части тела были видны, потому и представилось это исключительно воображению.
— Чьему? — спросит въедливый читатель, а автор любезно ему ответит:
— А не твоему ли? Не представил ли ты как зарделась Василиса, едва я об этом помянул?
И ответом удовлетворит любознательность читателя, но только любознательность, а въедливость принципиально неудовлетворима. Она будет грызть читателя еще даже после того, как он рассказ прочтет. Все будет казаться ему не тем, что есть на самом деле. Все будет искать он что-нибудь сверх того, что есть. А мы ему в этом помогать не будем. Так прямо и заявим ему:
— Не будем!
И все тут, все при нас осталось.
И дед Петр, и дева Василиса, и наши, и китайцы, и немцы, и марсиане, и африканцы, и венерианцы, а также коровы, шлюпка, мы…
— А кто это мы?
— Не будем!
И дирижабль, конечно, тоже при нас, и еда, и все другое, что послужило нам словами.
— А когда они приедут?
— Да вот и летят. Смотри, внучка, на корабле ихнем «Венера-Земля» написано.
— А они такие же красивые как экспроприаторы?.. Ах, они, оказывается, еще лучше! Еще! Еще! Еще…
Радуга красное
Она сидела вся красная. Я посмотрел на нее: сидит вся красная. Вся красная до кончика хвоста. Впрочем, хвоста у нее не было. Но красная — вся. Просто какой-то ужас! Вся красная. Сидит — и вся красная. Вся красная сидит. Вот как, значит, оно было: она сидела вся красная.
Я спросил:
— Ты почему вся красная? Сидишь — и вся красная?
— Не знаю, — отвечает. — Красная вот. Сижу, вся красная. А ты почему спрашиваешь, почему я сижу вся красная?
Тут я ничего не ответил. Не знал. Не знал я, отчего интересуюсь, почему она сидит вся красная.
— А ты, — говорю. — Вино не пила?
— Пила, — говорит. — Красное.
— А, — говорю, — вот почему ты вся красная. Но почему ты сидишь?
Тут она ничего не ответила. Не знала, наверное. Не знала, отчего она сидит. Поняла, наверное, почему она вся красная, но почему сидит — не знала.
Реальный мир
Одлу вышел в реальность и испугался.
Все вокруг выглядело непривычно устойчивым. От этого легко самому потерять устойчивость.
Одлу присел на первый попавшийся камень. И камень не убежал, не исчез, не стал чем-нибудь другим. Камень остался камнем.
— Ужасно, — сказал Одлу камню. А камень и не подумал ответить. Надо же так углубиться в себя, чтобы ничего не слышать.
Одлу наклонился и осмотрел камень. У него не было ни глаз, ни ушей, ни рта.
— Кошмар! — сказал Одлу, ни к кому уже не обращаясь, потеряв надежду, что ему кто-нибудь ответит.
Все вокруг не только выглядело, но, похоже, и было тем, чем выглядело.
Такое трудно выдержать долго. Даже Удзи, а уж Удзи чего только не выдерживал. Не то, что Одлу. Этот Удзи мог, общаясь, не изменяться. Мог оставаться там, куда пришел, таким же каким пришел. Но реальность…
Нет, не по силам реальность и Удзи, а что касается Одлу, то он совсем для реальности не приспособлен.
— Одлу, — звал кто-то. — Одлу…
Одлу заерзал на камне. Ему стало так плохо, что он позабыл, что делать, чтобы покинуть реальность.
— Одлу, помоги…
Одлу увидел зовущего. Это был Зарион. И такой жалкий, устойчивый, что Одлу расстроился и растроился.
Один Одлу остался на камне, второй бросился на помощь Зариону, который медленно полз, не в силах подняться, а третий встал и отвернулся, чтобы не видели, как он плачет.
Зарион поднялся, не дожидаясь второго Одлу.
— Спасибо, что выручил. Хоть что-то вне реальности. А то еще немного и я бы пропал.
Одлу соединился.
— Уходим быстро, но без суеты, — сказал Зарион.
Так и сделали.
Хвост
Густая синева сумерек, прежде не виденная Льосом, вызвала у него тошноту, и он был вынужден сойти с тропы, чтобы попытаться хоть как-то облегчить свои страдания. Он сунул хвост в ротовое отверстие, пощекотал, как положено, блюргум, но поскольку желудок был пуст, не достиг желаемого результата. Шедший по тропе Сольво заметил мучающегося соратника и поспешил на помощь.
— Глубже, глубже хвост-то, — сказал он, приблизившись.
— Не учи, — отозвался Льос, вынимая хвост изо рта. — Я и без тебя знаю. Просто не ел ничего.
— А я и говорю: глубже. Ты в желудок хвост засунь.