Повернув ручку, Шеридан распахнул дверь и сделал шаг вперед. Он попытался остановиться, но было уже поздно.
Он не увидел перед собой лаборатории. Он не увидел ни машины времени, ни профессора Роберта Блэкмора. Он ровным счетом ничего не увидел! Он и не мог ничего увидеть!
Только вихрь тьмы… провал бесконечной глубины… туннель, прорубленный сквозь тонкую ткань времени.
Он полетел вниз, всасываемый темнотой. И падая, вспомнил слова Анны:
— Я буду тебя ждать…
А потом он уже ничего не помнил, совсем ничего…
Шеридан проснулся внезапно. В ушах у него звенело. Он знал, что только что ему приснился сон, который обязательно нужно вспомнить. Между этим сном и явью существовала некая странная и страшная взаимосвязь…
Жизнь и смерть Планки Гу
Я могу вам рассказать, каково это, когда тебя ненавидят миллионы детей. Вы испытываете холод. Вы можете сидеть около очага, выпить полбутылки виски или загорать на Ривьере — все равно вам холодно. Но со временем можно привыкнуть практически к чему угодно. Даже к этому. Я привык. Теперь по ночам меня даже не мучают кошмары. Ну почти не мучают…
Кроме того, если мною порой и овладевает уныние, то у меня в запасе всегда есть одно прекрасное средство. Я отправляюсь в путь. Пешком. Этим я занимаюсь последние пяти лет, и за это время преодолел что-то около десяти тысяч миль. Ходьба, знаете ли, очень успокаивает. Лучше, чем любой самый дорогой психоаналитик. Я-то знаю, ведь я испробовал и то, и другое. К тому же, ходьба делает еще и то, что не под силу никакому психоаналитику — в итоге вы оказываетесь совсем в другом месте.
Один тип, которого я знал, утверждал: «Уважение можно купить, приобретя „Бентли“, но самоуважение — только разъезжая в „Роллсе“». В то время у меня был и «Бентли», и «Роллс», но я как-то не припомню, чтобы я себя особенно уважал. Помню только цифры дохода с пятью нулями, загородную виллу, квартиру в городе, двух бывших жен и Планки Гу.
Как, вы не помните Планки Гу? Если бы вы знали, как я этому рад! Но дети все еще помнят. Единственное, что мне осталось в этой жизни — это протянуть до того времени, когда о нем забудут и дети.
Когда-нибудь это произойдет. Но Планки Гу упорный парень. Он следует за мной, куда бы я ни шел. Он словно крошечная игрушечная собачка, гонится за мной по пятам. Вы, я полагаю, его не видите. Никто, кроме меня, не видит. И тем не менее, это так.
Но Планки Гу совсем не игрушечная собачка. Он кукла, из-тех что надеваются на руку, с открытым и шаловливым лицом беспризорника. А еще у него удивительный голос, точь-в-точь такой, как надо, чтобы шептать на ушко секреты — именно те секреты, которые необходимы, чтобы повелевать умами миллионов доверчивых ребятишек.
Все было прекрасно, пока я оставался ничем не примечательным чревовещателем с небольшой аудиторией вроде той, что бывает на детской вечеринке, или на рождественском празднике в приюте, или у самодельной сцены на пляже. Райские дни! Тогда Планки Гу рассказывал детям только те секреты, которые им хотелось от него услышать. Я зарабатывал немного, зато был счастлив.
Беда в том, что Планки Гу был исключительно хорош. Очень хорош. Он мог заставить самого больного ребенка смеяться, а самого здорового кататься по полу от смеха. Я много лет потратил, учась думать так, как думают дети, учась понимать их сокровенные желания. И в итоге Планки Гу глядел на них своими большими голубыми глазами и сообщал им всякие глупости, которые только дети и способны понять, и уже через пару минут ничто на свете не могло бы сорвать наше выступление.
Да, Планки Гу был хорош, хотя это и говорю вам я сам. Он был даже слишком хорош. Оглядываясь назад мне кажется, мы просто-напросто не могли избежать той ловушки, расставленной телевидением, в которую в конце концов попали.
Поначалу это был всего лишь крохотный эпизод в программе «Чаепитие для маленьких». «Вот она, — думал я тогда, — возможность за пять минут доставить радость большему числу ребятишек, чем за все годы наших выступлений на пляжах, вечеринках и праздниках». Как тщательно я готовился к этому представлению! И Планки Гу выдал ударную дозу всего самого лучшего, чем я тогда обладал. Его выступление стало большим, нежели просто успехом. Это был триумф, супер-хит, попадание в самую точку… Он был самый-самый. Письма поклонников начали прибывать мешками.
После этого — еженедельные выступления, а потом и ежедневные. И число зрителей нашей программы неслось вверх, побивая все рекорды, словно обезумевшая от ужаса кошка вверх по дереву.