Но Макару надо было договорить. Снова одной рукой он усаживал Василия, выпивал рюмку и продолжал:
— Вот ты тут и посуди! Что, брат, тут делать-то? А? Клад пошли копать. Думал, денег найдём. Не вышло ничего. Со свету ведь Варвару-то сживать будут! Чисто осатанели все. А я, Вася, совсем ума решился. Так-то ли тяжко, так-то ли тяжко, что и сказать не могу…
Вася невнятно бормотал. Макар сидел мрачный, как туча. Выхода не было. В нём поднималась ярость.
— Водки! — крикнул он, стукнув кулаком. Вася храпел, положив голову на стол. Макар выпил один всё, хватил об пол бутылку, встал и пошёл вон, осматриваясь налитыми кровью глазами. Кругом говорили, пили чай, пиво и водку, ели щи, студень и печёнку. Никто не обращал на него внимания. Он подошёл к столику, где, о чем-то надрываясь, кричал маленький мужичонка с мочальной бородкой, и, качнувшись, уставился на него. Но большой, спокойный мужик внушительно сказал ему: «Ты, поштенный, не задерживайся. Проходи. Тебя не задевают, так ты лучше проходи!..»
На улице он едва не сшиб с ног какую-то барыню, бешено выругался ей вслед и пошёл наискосок через площадь. Если бы сейчас подвернулись Елена или Гришка, он бы их убил.
Но вместо Елены бежал навстречу ему, выставив острую бородёнку, Степан-Колоколец. Он повидал всех своих городских знакомых, узнал все новости, досыта наговорился и имел полную пазуху книжек. Не помня зла, он дружелюбно подскочил к Макару и начал уже говорить:
— Слышь-ка, Макар, что я тебе скажу…
Но Макар отступил шаг назад, со всего размаху ударил его по скуле, так что Степан от неожиданности слетел плашмя на землю, и, пошатываясь, пошёл дальше. Врезался зачем-то в кучку мирно рассуждающих мужиков и разметал их плечами. Сшиб неожиданно с ног ещё какого-то мужика, услышал за собой крик и рёв и обернулся, нагнув голову, как бык. Все обиженные скопом наскочили на него.
IX
Когда Макар уехал в город, Елена, накормив детей, уселась у окна шить и неожиданно залилась слезами. Она извелась в конец. Было стыдно выйти на улицу, где Хама злобно издевалась над нею. Истерзали ревность и злоба, измучила обида, а главное — чувствовала она, что на этот раз Макар уходит от неё совсем.
Проливая горькие слёзы, она с ненавистью думала о Варваре. Её винила больше всех: «Тихоня, на вид воды не замутит, полегоньку свою паутину плела, незаметно в свою сеть заманивала! Вскормила, взрастила на себя же змею подколодную! Зачем не отдала в дальнюю деревню! Жаль было расстаться с дочкой, хотела на глазах сохранить… Вот и казнись теперь, дура!»
Нашивая заплату на спину Макаровой рубахи, Елена подняла её на свет, взглянула затуманенными глазами, и её прожгла невыносимая мысль. Макара, которого она так знала и считала своим, будет любить и целовать другая — и кто же? — её собственная дочь! Огненным видением представилось Елене, как она, вцепившись пальцами, душит за горло Варвару, и её измученное сердце, перевернувшись в груди, хлынуло потоком слёз:
— Дочь ведь! Родная дочь! Да разве так можно?..
Рыдая, она спешно пригладила волосы, накинула на голову платок и быстро побежала по улице. Ещё сама не зная, зачем, чувствовала она одно: что нужно ей повидать Варвару.
Арина, жена Михайлы и мать Григория, была женщина рыхлая, мнительная и постоянно лечилась. Она лежала на полатях, когда в избу вошла Елена. Варвары в избе не было. Мухи чёрным роем гудели под потолком.
— Здравствуй, сватьюшка милая, — жалостливо заговорила Елена, здороваясь с Ариной. — Всё-то ты, знать, недужиться, болезная!
— Ой, недужусь, милая, — отвечала со стоном, слезая с полатей Арина. — Недужусь. Всю поясницу, родная, ломит. Так и ломает. К дохтуру опять хочу съездить…
— Где мужики-то ваши, сватьюшка? — вежливо продолжала Елена.
— Огород, милая, уехали городить. На Сергинскую пустошь. Барин их послал. Любит ведь барин-то моего Михайлу. А твой-то, Еленушка, где?
— В город, милая, уехал. Гвозди повёз сдавать.
Арина выжидательно посмотрела на Елену.
— Самоварчик, может, милая, поставить? Чайку попьёшь?
Елена махнула рукой и заплакала.
— Ой, сватьюшка милая! — сморкаясь, заговорила она. — До чаю ли теперь! Какой уж тут чай? Вот какие дела-то пошли! Восемь лет с мужем жила, никакого худа от него не видела, думала и до смерти так проживу, а тут на-ка, что попритчилось. Сама ведь, голубушка, чуешь, о чем говорю.
Вся всколыхнувшись, она залилась слезами и закрыла фартуком лицо. Арина соболезнующе качала головой.