— Уйди, окаянный!.. — потом взмахнула руками, закричала и пустилась бежать.
Макар никак не мог вспомнить, что было дальше, и как он доехал домой.
XI
Начался сенокос. Кузьминские покосы лежали за рекой по заливным берегам Крякши, верстах в десяти от деревни. Ходить туда каждый день было бы слишком далеко, и издавна повелось, что к Петрову дню вся деревня снималась обозом и от мала до велика переезжала на Крякшу. Дома оставались только больные и старики, да заботливые хозяйки раза два в неделю урывались домой присмотреть за скотиной.
Туда же ехали и соседние деревни. На Кузьминском перевозе целый день скрипели возы, нагруженный паром тяжело плавал от одного берега до другого, и перевозчик Матвей до кровавых мозолей растирал себе о канат руки. И сколько бы ни идти тогда по Крякше, везде кишел народ: за кузьминцами косили ананьевцы, слудчане, сергинцы, коневцы, на всём протяжении лесной реки, на двадцать вёрст вверх и вниз — везде стояли холщовые палатки, курились огоньки, звенели косы и двигались люди.
Вместе с Еленой и работником Никифором Макар тоже косил. Сзади него был покос Васи, и с утра до ночи Хама ругалась так, что от её голоса отдавалось по лесу эхо. Впереди за лесным мыском косили Лаптевы, и, подвигаясь ближе к берегу речки, Макар мог бы видеть вдали Варвару. В белой рубахе, опустив низко голову, она перекидывала граблями скошенную траву.
Но Макар не видел ничего. Солнце поднималось, разгоняя утренний туман, разгоралось наверху палящим зноем, сверкающий блеск железа слепил глаза, и со всех сторон летел металлический лязг; солнце медленно опускалось, описав свою дугу; река задумывалась в осочистых берегах, и розовели вершины леса на том берегу. Макар молча косил, молча отдыхал и молча ложился спать. Он точно окаменел. Но иногда Елене, зорко наблюдавшей за мужем со стороны, делалось страшно, когда она видела, как по неподвижному лицу высокого мужика вместе с потом медленно текли капли слёз. Ещё страшнее делалось ей ночью, когда, проснувшись точно от толчка, она слышала вдруг, как крепко спящий Макар тяжело стонал или, всхлипывая, плакал во сне.
Её брала тогда оторопь, и чудилось, что надвигается новая, страшная беда. И как ни много было у неё дела — при каждой удобной минутке надо было бежать на покос Лаптевых, чтобы там, как паук, неутомимо связывать разорённую паутину: утешать и ласкать полумёртвую Варвару, учить глупого Гришку, толковать и совещаться с Ариной, — но всё-таки она урвалась. В одно из воскресений с горьким плачем отслужила в селе молебен об исцелении раба Божия Макара и на возвратном пути забежала на Горелую мельницу к старому мельнику, известному знахарю и колдуну, добыла от него отворотной травы и аккуратно подсыпала её Макару в еду.
Так прошло недели две. Погруженный в воспалённые грёзы, Макар обкашивал под вечер заросший ивняком мысок, когда перед ним точно из-под земли вырос мужик с большой бородой и окликнул его:
— Слышь-ка, Макар…
И только тогда Макар признал, что это — Алексей-лесник, с которым не виделся с самого похода на озеро.
— Слушай-ка, парень, что я тебе скажу, — говорил ему тихо Алексей. — Есть тут у Титовых с Косливого старичок один, Данилушка, знаешь чать, 94 года ему. Такт, вот он про Диково озеро всё знает. Любопытно рассказывает старик. Всё как есть сходится. А ты что, разболелся, аль что?..
Был Алексей и пропал, так что не мог даже понять Макар, на самом ли деле видел его, или только так показалось ему. Но сейчас же забыл, опять ушёл в свои мысли, опять косил, опять, как кроткий чёрт, вертелась кругом Елена, садилось и вставало солнце, приходил и проходил день…
И вот снова стоит перед ним Алексей и говорит:
— Так как же, Макар, идём, что ли? Уговорились ведь мы, или забыл? Про Данилушку-то?..
И Макар шёл, слушал, что говорил Алексей. Шли покосом, завернули в лес, на лесную тропинку, опять вышли на покос, подошли к телегам. Направо и налево косят в белых рубахах мужики и бабы, около одной телеги сидит на колоде зелёный от старости старичок и ковыряет лапоть.
— Здравствуйте и вы, — говорит. — Не вижу ведь я, виду у меня не стало, стар больно я…
«Диково озеро, говоришь? Есть там клад, есть. Разбойники там жили, далеко уезжали, да людей грабили. Монастырь ограбили женский, монашек побили, а казну взяли. Колокол тоже взяли, в озере потопили. Звон, говорят, теперь из озера идёт, вот что…