— Барина? — весело переспросила та. — Ишь, какой важный дядя Михайла стал. К нам и ходить не хочет. Всё к барину да к барину. А зачем тебе барина?
— Стало быть, дело такое есть, — веско ответил Михайла и независимо уселся на лавку.
— Ишь, какие деловитые нонче все стали! — продолжала Авдотья. — Барин сейчас завтракать будет. Подожди, побеседуй с нами.
— Неколи нам с тобой разговаривать. Дело-то, слышь, важное. Вот сваха Елена знает, поди, какое дело.
— Нет, сватушка, — сдержанно ответила Елена. — Не знаю я, какие у вас дела. Есть у нас с тобой дело одно вековечное, да, видно, Господь Бог один нам в нём поможет.
— Всё то же дело, свахонька. Муженька твоего касающее. Насчёт Макара. Не больно ладно ведёт он себя. Обижаемся мы на него.
— Тоже, какое дело затеял! — со злобой сорвался вдруг Гришка. — Ишь, ты! Один хочет клад взять! Нет постой! Мы этого не дозволим. Это общественное дело.
— Постой, помолчи! — сурово сказал Михайла. — Кричал бы, когда надо, а то теперь хайло разевает! Клад, слышь ты, тётка Авдотья, Макар поднять хочет. Коло Дикова озера клад.
— Это где весной-то копались?
— Вот, вот. Денег там, в грамоте, слышь, сказано, несметно закопано. А грамота-то у Степана-Колокольца. А со Степаном-то условились мы. Разодрались они с Макаром — так вот мы и уговорились сделать артель. А тут Макар с Алексеем да с мельником с Горелой мельницы идти его поднять хотят. Они такого права не имеют. Степанов клад, а не их.
— Никакого права не имеет! — сорвался опять Гришка. — Тоже прыткий какой выискался! С колдуном! Нет, тут артельное дело!..
— Погоди! — крикнул на него Михайла. — Не мешай. Вот и хотим мы с барином потолковать, нельзя ли Макарку твоего остановить. Чтобы не совался он. А то они не сегодня-завтра туда, на клад-от, окончательно ехать хотят.
— А откуда знаете-то вы? — с волнением спросила Елена.
— Мы про всё обстоятельно известны, — важно произнёс Яков, набивая трубку. — Они с мельником через день видаются. И Макар к нему ездил, и Алексей ходил. Работник с мельницы, паренёк один, всё нам разъяснил. Мельник сам раза два к озеру ходил, место осматривал.
— А мельник-то колдун, еретик, — снова не вытерпел Гришка. — Он народ совращает. В свою веру переводит. К нему, слышь, по ночам люди сходятся да пню молятся. Тоже, если становому донести…
— Не суйся! — оборвал его Михайла. — Верно. Еретик он, мельник-то. У него книги по пуду каждая, в четверть толщиной. Из скитов он, беглый. Бог его знает, может, чёрту давно душу продал. Вот мы и не хотим. Барина нам надо. Может, как-нибудь воспрепятствовать можно.
Из барской половины выскочила молоденькая горничная и, приплясывая, пошла по кухне. Работник Яков, вынув изо рта трубку, подождал, пока она поравнялась с ним, и сделал тогда ртом: «Ку-ик!»
— Ой, леший, напугал как! — вздрогнула горничная и крикнула Авдотье: — Авдотья! Пирожки готовы? Барин завтракать требует.
Авдотья открыла заслонку печи и начала там возиться, а Михайла, просветлев, сказал горничной:
— Сорока, барина бы нам повидать!
— Кому сорока, а тебе Катерина Семёновна, — вздёрнув нос, ответила горничная и, схватив со стены ключ, побежала в погреб.
— Ишь, ты… — укоризненно произнёс Михайла.
— Она у нас гордая, — сказал Яков. — Нас, деревенских, не уважает. Больно, говорит, от вас дух густой.
Все замолчали и поднялись. В кухню поспешно вбежала сама барыня, маленькая, толстенькая, седая, с румяным лицом. Переваливаясь с ноги на ногу, она озабоченно заговорила:
— Авдотьюшка, как пирожки-то? Барин ведь любит поджаристые и румяные. Ну-ка, покажи.
Мужики стояли и кланялись.
— Здравствуй, Михаила. Здравствуй, Григорий. Здравствуй, Елена, — говорила барыня, возясь у печки. — Вам что? По делу пришли?
— Барина нам бы повидать, — чинно ответил Михайла. — Насчёт, вишь, Макара. Обижаемся мы на него.
— Твой Макар, — заговорила Елене барыня, — самый неприятный мужик. Я это тебе всегда говорила. Ты хорошая женщина, а он смутьян. Гордый и непочтительный, смотрит, как волк. Никогда я его не любила…
— Есть хочу! — раздался из комнат зычный крик, и барыня, не договорив, убежала с тарелкой пирожков. Через минуту, приплясывая, пробежала из погреба горничная, держа в руках окорок и масло, а ещё через минуту выскочила опять и крикнула:
— Идите на двор, под окно. Барин велит.
Все вышли на двор, остановились перед окном и сняли шапки. В окне появилась голова барина с большими седыми усами. Его подвезли на кресле к окну. Он спокойно кивнул мужикам и густым голосом проговорил: