— А так — они не знали, что это я. У меня бы они никогда не украли.
— А кто же вы? — с изумлением осведомилась дама.
— А-а-а… — таинственно протянул Пётр Иваныч. — Я слишком известная личность!..
Дама в недоумении переводила глаза с Петра Иваныча на Голоногова и обратно, не понимая, смеются над ней или нет. Но Голоногов, справившись с припадком кашля, сидел важно, как истукан, и на лице его нельзя было прочесть ничего.
— А как же ваша фамилия? — быстро спросила дама.
— Этого я не могу сказать, — с видом сожаления ответил Пётр Иваныч и, обратившись к Голоногову, сказал:
— Так я пойду, г. надзиратель. До свиданья! Буду искать часы на толкучке. — И, пожав его руку, неторопливо направился к дверям.
— Послушайте! — взволнованно крикнула дама. — И вы серьёзно думаете найти ваши часы?
— Обязательно, — ответил Пётр Иваныч.
— Это правда? — видимо колеблясь, обратилась дама к Голоногову.
С непроницаемым видом тот пожал плечами. Пётр Иваныч задержался в дверях.
— Послушайте! — воскликнула дама, внезапно приняв решение. — А может быть, вы найдёте и мои часы…
III
Через двадцать минут Пётр Иваныч вместе со своей неожиданной спутницей подъезжал на извозчике к толкучему рынку. Во время недолгого переезда, он успел узнать, что даме двадцать пять лет, что она вдова, жила до сих пор в маленьком городке, а теперь после смерти мужа приехала сюда к своей замужней сестре. Сохраняя смиренный вид, Пётр Иваныч скрывал под усами очень довольную и лукавую улыбку; он предвкушал уже возможность интересного приключения и в дальнейшем полагался на свою ловкость и счастье.
Толкучка кишела и шевелилась, как громадный клубок серых червей. Около маленьких балаганов, полных разнообразнейшей рвани, надрывая глотки, кричали хозяева, предлагая сапоги, брюки, пиджаки, пальто, шапки, посуду, книги, старые паровики и котлы, велосипеды, жареную печёнку, рубцы, пышки и вафли. Петра Иваныча хватали за рукава и тащили направо и налево; на каждом шагу одетые в лохмотья, но очень амбициозные господа давали друг другу оплеухи и приглашали Петра Иваныча в свидетели; через каждые десять шагов не менее оборванные господа, кидаясь к нему под ноги, кричали: «Кошелёк! Господин, ваше счастье! Что делать? Надо пополам!» Несколько раз их затирала орущая и бесноватая толпа, причём любопытные руки немедленно пытались обшарить их карманы, но Пётр Иваныч, ни в каких обстоятельствах не теряющий головы, подняв правой рукой палку и левой прижимая к себе даму, непреклонно шёл вперёд, расчищая дорогу и поворачивая направо и налево. Его спутница, оглушённая криком, рёвом и суетой, давно уже потеряла способность что-нибудь понимать и беспомощно висела на его руке, а он всё ходил, кружа по лабиринту балаганов и лавок и зорко осматриваясь кругом, пока неожиданно перед ним не вынырнул грязный, но очень бывалый субъект с кольцом в руке.
— Господин! Бриллиантовое кольцо! По случаю находки дёшево продаю!
— А-а! — с удовольствием произнёс Пётр Иваныч и, отступив в сторону, галантно вытащил из жилетного кармана папиросу. — Товарищ! Папироску? Угодно? — «Покорнейше благодарю-с!» — после чего между ними чрезвычайно быстро произошёл следующий разговор.
«Господин! Купите кольцо. Ей-Богу бриллиант». — «Кольцо? Мне не надо кольца. Товарищ, мы с барыней потеряли часы». — «Какие-с?» — «Мужские золотые с бриллиантами и дамские золотые, брелок в виде погона». — «Когда-с?» — «Сегодня, тому назад час-два». — «Где-с?» — «На вокзальной площади». — «Так-с».
— Товарищ! Вот вам рубль. Получите ещё, если дадите хороший совет.
— Я вам, господин, скажу так: если потеряли сегодня, то самое время, то есть, как раз! И посоветую так: идите туда, на угол Замочной и Прорезной, в трактир Тарханкут. Там бывает, что отыскивают часы. Если желаете, я провожу-с.
— Благодарю вас, товарищ. Идём.
Из дверей грязнейшего трактира «Тарханкут» вырвался навстречу им удушливый смрад жареного сала, помойной ямы и потной толпы. За шаткими столиками, с загаженными квасными салфетками, ели, пили, размахивали руками, кричали, ругались и плевали. В воздухе плавал сизый дым. В глубине, за буфетом, установленным чайниками, бутылками и тарелками, пригнув к левому плечу налитую кровью голову с глазами удавленника, распоряжался хозяин. Увидев Петра Иваныча, он немедленно простёр к нему руки и, неимоверно вытаращив глаза, патетически прохрипел:
— Кого я вижу! Дорогой, несравненный друг, сват и кум, краса нашего города, кумир стыдливых дев, Пётр Иваныч! Сон ли это, или наяву?