— Гриша!.. — восторженно воскликнул Пётр Иваныч и, хлопнув себя по колену, залился радостным хохотом. Ему везло. Если раньше он с некоторой тревогой в самой глубине души думал о том, что ему придётся делать через четверть часа, то теперь он успокоился совсем. Кривошеий трактирщик Григорий Суханов, природный шут и большая каналья, был его давнишним другом, и встреча с ним сразу давала Петру Иванычу твёрдую почву под ногами.
— Давно ли ты здесь?
— Уже два года, мой дорогой! — торжественно хрипел его приятель. — Командую здесь всеми жуликами, карманщиками и ворами, кормлю, пою и укрываю от непогоды. Считают меня за своего покровителя и отца. А ты сюда зачем, мой дорогой? И притом, как всегда, не один, а с прелестной и юной незнакомкой?
— Начальник всех воров. Всё для нас сделает, — шепнул Пётр Иваныч на ухо своей спутнице, и после короткого разговора шёпотом, во время которого кривошейка с восторгом выкатывал глаза, надувал щеки и хрипел. Дело было сделано.
Через пять минут Пётр Иваныч с чрезвычайно важным видом сидел за столиком в отдельной комнате трактира, и нескончаемой вереницей, один за другим, к нему подходили самые разнообразные люди. Они были высокие и низкие, толстые и тонкие, старые и молодые, но все были так засалены, точно ими вытирали грязные трактирные столы, и все имели такие тускло-серые лица, точно до сих пор всю жизнь просидели в какой-то сырой щели. Пётр Иваныч чувствовал себя превосходно. Он величаво приветствовал каждого словами: «Здравствуйте, товарищ!» — усаживал на стул, осведомлялся о положении дел, указывал, что ему необходимо найти потерянные часы, затем, заплетя целую кучу неожиданного вздора, вручал по двугривенному и отпускал.
Пётр Иваныч прекрасно видел, что нужное впечатление давно уже произведено: его спутница была не подавлена, а прямо оглушена. Она сидела, бессильно откинув голову, бледная и с потухшими глазами, но он был жесток. И прошло не менее часа, прежде чем, попрощавшись с кривошеим хозяином, они сели на извозчика и отправились назад.
Подпрыгивая на дрожках по тряской мостовой, Пётр Иваныч уже совершенно свободно обнимал рукой талию измученной дамы и, улыбаясь под усами самой лукавой и довольной улыбкой, время от времени авторитетно произносил:
— Будут часы! Я вам говорю: будут часы!
— Я страшно измучена… — жалобно повторяла дама. И Пётр Иваныч, ещё крепче охватывая её стан, успокоительно говорил:
— Сейчас отдохнёте. А я не устал? Главное, что часы будут. Извозчик, стой!
Они были у подъезда ресторана, и Пётр Иваныч, ловко выскочив, помог даме выйти.
— Что это такое? — испуганно спросила дама, как бы очнувшись от забытья. — Зачем же туда? Неужели ещё.
— Завтракать, — веско ответил Пётр Иваныч. — Что ж, вы хотите, чтобы я остался голодным? Я всегда в это время завтракаю.
— Но я не хочу есть! — возразила дама.
— Так вы подождёте, пока я поем. — И дама, уже привыкшая за эти два часа беспрекословно повиноваться, покорно последовала за Петром Иванычем.
— Но зачем же здесь? Почему не в общем зале? — запротестовала было она, когда, пройдя по тёмному коридору, они очутились в отдельном кабинете, но Пётр Иваныч нагнул голову, поднял брови и таинственно произнёс:
— А-а… Так надо. Мне нельзя быть в общем зале. Меня не должны видеть.
— Ничего не понимаю! — горестно произнесла дама и в бессилии опустилась на кресло. У неё был совершенно измученный вид.
— И не надо понимать. В своё время всё поймёте, — успокоил её Пётр Иваныч и, позвонив, прибавил: — А что вы будете есть?
— Я ничего не хочу. Я сыта.
— Нельзя. Надо что-нибудь съесть. Закажите себе.
— Ну, так закажите мне чашку кофе и какое-нибудь пирожное. Только с условием, что я буду платить сама.
— А то как же? Не я же буду платить! — ответил Пётр Иваныч таким тоном, что дама, улыбнувшись, не могла не сказать:
— Однако, вы очень любезный кавалер!..
Пётр Иваныч с видом сожаления пожал плечами.
— Сергей! — сказал он вошедшему лакею. Пётр Иваныч знал по именам и был в наилучших отношениях со всеми лакеями важнейших ресторанов города. — Сергей, принеси даме чашку кофе и пирожных, а мне дашь водки рюмку, из которой я всегда пью, закуску, какую я всегда ем, и затем антрекот.
Когда был принесён кофе, графинчик водки, огромная, так называемая двухспальная рюмка и странная закуска, похожая на жидкую ваксу, для дамы начался ряд неожиданностей. Пётр Иваныч выпил одну за другой две рюмки, закусил и минут на десять погрузился в такое глубокое раздумье, что совершенно забыл о присутствии своей дамы. Он не ответил, по крайней мере, ни на один из её вопросов. После этого, встряхнувшись, произнёс, с изумлением поглядев кругом: «А? Что?» — и призвав снова лакея, выпил вместе с ним по рюмке за какое-то общее дело. Затем, отпустив его, в молчании и одиночестве осушил ещё одну рюмку и начал сосредоточенно есть принесённый ему антрекот. Дама не сводила с него изумлённых глаз.