— Нет.
— Маленькая такая, черненькая, глазищи, как два блюдца. Конечно, знаешь! У неё ещё жених был, студент. Спился и год тому назад застрелился. Так она каждый месяц к нему на могилу ходит, плачет и закапывает там бутылку пива. Она закопает, а сторож откопает и выпьет. Я с ней там и познакомился. Ну, конечно, говорил!
— Ну, ладно, чёрт с тобой! Говорил, так говорил.
— Так вот, пришла эта Нина, зовёт меня: поедем на кладбище, и совсем уже собрались, как вдруг стучат в дверь. Отворяю. Марья Николаевна и в руках у неё моё письмо! Влетает, говорит: «Какие нам о вас гнусности пишут!» Увидела Нину, выпрямилась, — а ведь она гренадер! «Что вам здесь угодно?» И потом, как гаркнет: «Вон!» Так бедная Нинка из комнаты, как пуля! Даже волос поправить не успела. И шляпа, и сак за ней в дверь вдогонку! А у Маруськи глаза, как огонь, лицо так и пышет, наступает на меня и кричит: «Знаю я теперь, кто такие гнусные письма пишет! Это ваши любовницы, которые не хотят вас уступить!» Орёт, понимаешь, так, что нет никакой возможности. Только что успокоилась немного, уговорил я её — новое дело! День праздничный, за окном гулянье, девчонок знакомых много, — летит вдруг в форточку записка. Стукнула меня в темя, свалилась на пол. Я было её ногой, да нет, увидала уже. Кинулась, вырвала у меня, прочитала. А там стоит: «Зайдём в три часа. Лида и Надя». Боже ты мой! Ты понимаешь: зонтик об меня пополам! Тросточка моя пополам! Книга мне в голову, да пощёчины, да костями! Так я, братец ты мой, шляпу в руки, да на улицу! Прошёлся до угла, повернул, иду и думаю: «Ну-ну!..»
— Метлов! — авторитетно произнёс Кокин. — Я был о тебе лучшего мнения. Ты — жалкая тряпка. С женщинами должно быть полное равноправие. Она тебе пощёчину — дай ей две. Она тебя палкой, дай ей между глаз. Я презираю тебя!
— Ах! Не могу я бить женщину, — с отвращением произнёс Пётр Иваныч. — Лучше уж я убегу. Никогда у меня на женщину рука не поднимается.
— Очень жаль! — безапелляционно решил толстяк. — В таком случае, продолжай.
— Ну, вот. Иду так, прохожу мимо своего окна — окно настежь, в окне стоит Марья Николаевна и командует: Пётр Иваныч, извольте идти домой! Сейчас, говорю. Дошёл ещё до следующего угла, повернул, иду себе тихонечко в комнату. Марья Николаевна кричит: я — полковница! Я изменила ради вас памяти моего мужа. Я заставлю вас ценить это! Я ей смирненько так говорю: да я разве не ценю? Но нельзя же так! Вы губите и меня, и себя. Чем, говорит. А как же, говорю, пришла ко мне женщина предупредить меня, что за мной следят, а вы её вон! И записка о том же была. А вы сейчас же бить! Разве так можно? Кто же, говорит, за вами следит? Полиция, говорю. Зачем? Как зачем? Да вы, говорю, разве ещё не догадались, кто я? Нет, говорит. А кто же вы? Вор, говорю. Я — вор.
Кокин, делавший как раз в этот момент глоток, подавился и, выкинув из ноздрей, как кит, целый фонтан пива, долго кашлял, затем разразился хохотом, после чего произнёс:
— Послушай, Метлов, ты кончишь тем, что уморишь меня!
Пётр Иваныч тщательно вытер салфеткой с пиджака брызги пива и продолжал:
— Как, говорит, вор? Да так, говорю, у нас шайка: мы взламываем кассы, нападаем на поезда, устраиваем подлоги, грабим помещиков, очищаем квартиры, одним словом, занимаемся всем. У каждого своя специальность. А теперь за мной следят и могут меня арестовать. Попал в точку! Побледнела, стоит, растерялась совсем. А я тру себе глаза платком и плачу: я вас так глубоко полюбил, что не могу от вас ничего скрывать. Не хочу губить вас. Нам надо расстаться. Уходите скорей, а то ещё заметят вас и вы потеряете вашу пенсию! И такого, понимаешь, ей наговорил, что вывел её ни живу, ни мертву за дверь, поцеловал у неё руку, посадил на извозчика и отправил. Запер за ней дверь, перекрестился от радости. Слава тебе Господи!
— Подействовало?
— На три дня! Понимаешь, уж совсем я успокоился, ни слуху о ней, ни духу, сижу опять у себя под вечер, познакомился тут я с одной гимназисткой, рассказал ей, что я антрепренёр и собираю труппу, так она должна была прийти ко мне прочитать роль. Сижу это жду её, вдруг стучат в дверь. Марья Николаевна! Как ураган какой-то! Сумасшедшая, говорю, что ты делаешь? Видишь, вон сыщик на той стороне стоит, следит за мной. Теперь всё погибло! Ничего не действует! Ошалела баба, да и только. Собирайтесь и никаких! Вы едете со мной на дачу. Там вас никто не арестует. Как, говорю, не арестует! Подумай, какой будет скандал! Ведь пенсии своей лишишься! Ничего не помогло. Собирайтесь, едем со мной на дачу! Понимаешь, как щенка какого-нибудь схватила меня, усадила на извозчика, привезла к себе на дачу и я там два дня должен был вместе с ней удить рыбу! А? Каково это?