— Маруся! Но как же налгал? Да вот как раз сейчас… Погляди вон в окно…
— Вы лжёте! — гневно крикнула, двинувшись к нему, Марья Николаевна. — За окном нет никого! Я понимаю вас! Вам тяжела любовь порядочной женщины, которую вы подлостью заставили полюбить вас, вы хотели бы избавиться от меня, потому что со мной нельзя поступать, как с вашими девчонками, но вам это не удастся! Я заставлю вас любить себя!
Марья Николаевна всё более наступала, Пётр Иваныч постепенно отступал, попадая в щель между стеной и письменным столом, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы неожиданно не раздался чрезвычайно сильный стук в дверь. Марья Николаевна гневно оглянулась, а Пётр Иваныч, воспользовавшись этим, ускользнул из западни и бросился открывать дверь.
В дверях показался Кокин. Несмотря на малый рост, ему не надо было делать особых усилий, чтобы иметь величественный вид. Его живот массивным полушарием выдавался вперёд, его красное лицо с выпученными глазами само собою откидывалось назад, и правая рука привычным жестом простиралась вперёд по направлению к Петру Иванычу.
Несколько секунд, отдуваясь, он молча переводил угрожающий взгляд с Петра Иваныча на Марью Николаевну, пока окончательно не остановил его на первом, и пред окаменевшей от изумления дамой разыгралась следующая сцена:
— Метлов! — загремел толстяк. — Что это значит?
Пётр Иваныч кланялся и приседал, всем существом выражая панический ужас.
— Что это значит, Метлов? Тебя предупреждают, тебе говорят, тебе пишут и ты не делаешь ничего? Что, ты мальчишка, дурак? Что, ты не понимаешь, какой опасности ты подвергаешь всех?
Толстый палец Кокина направился в сторону Марьи Николаевны.
— Кто это женщина?
— Это… Это моя знакомая… — лепетал Пётр Иваныч, приседая.
— Скажи ей, чтоб она вышла вон!
— Маруся! — умоляюще шептал Пётр Иваныч, — Так надо… Я тут ничего не могу… Тебе придётся уйти…
— Я не уйду! — выйдя из столбняка, с отчаянной решительностью, воскликнула Марья Николаевна. — Я останусь здесь. Я хочу знать всё, что будет с ним. Я — его жена!
— Метлов! Это твоя жена?
— Да…
— Метлов! — снова громко гремел толстяк. — Всякие объяснения излишни. За тобой следят. Ты должен исчезнуть.
— Куда? — с отчаянием лепетал Пётр Иваныч.
— В порт.
Пётр Иваныч в ужасе схватился за голову.
— Ты будешь там целый месяц жить босяком! Пошли за парикмахером, чтобы остричь тебе волосы, бороду и усы и собирайся. Даю тебе на всё полчаса.
— Почему он должен идти в порт? — крикнула Марья Николаевна, подступая к Кокину. — Я хочу знать? Что он сделал, и кто вы такой?
— Метлов! Прикажи женщине молчать! Собирайся.
— Маруся… — плачущим голосом твердил Пётр Иваныч. — Я умоляю тебя!.. Ты меня губишь совсем. С ним нельзя так говорить…
— Я со всеми могу говорить, как хочу! — гневно крикнула Марья Николаевна и очень решительно схватила Кокина за плечо — Зачем он должен идти в порт?
— В наказание! — величественно ответил Кокин, стряхивая её руку с своего плеча.
— За что?
— За то, что, зная, что за ним следят, продолжал жить в этой комнате и тем легкомысленно подвергал опасности как себя, так и нас.
— Кого это вас? — крикнула Марья Николаевна, наступая на него.
— Товарищей!! — рявкнул Кокин, делая на всякий случай шаг назад.
— Маруся! — с ужасом шептал Пётр Иваныч, удерживая её за руку. — Я умоляю тебя… С ним нельзя так говорить. Это наш главный начальник…
— Я ничего не понимаю!.. — в полном отчаянии крикнула Марья Николаевна и в изнеможении упала в кресло.
— Метлов! — командовал Кокин. — Переодевайся! Сейчас придёт парикмахер.
Пётр Иваныч, мелкими шагами, выказывая полную угнетённость, отправился за ширмы, и оттуда послышалась, сопровождаемая тяжёлыми вздохами, возня. Марья Николаевна лежала в кресле, закрыв руками лицо. Кокин стоял, сохраняя величественно-непреклонный вид.
— А можно мне взять туда носовые платки? — послышался из-за ширм робкий голос Петра Иваныча.
— Нельзя, — отвечал Кокин.
— Но у меня нет скверного платья, — снова умоляюще проговорил Пётр Иваныч.
— Надевай то, что есть! Ты продашь своё платье и купишь другое! Лишние деньги немедленно пропьёшь.
— А что я там должен делать?
— Ты будешь пока заниматься мелкими кражами. Через неделю получишь приказания.
— И меня будут бить! — с отчаянием произнёс голос Петра Иваныча.