Поняв это, он, как только его ввели в железную комнату, сейчас же громовым голосом пропел песнь освобождения и испытал величайший восторг: весь дом разразился восторженными криками — его знали и ждали здесь, и его сторонники, разбивая двери, неистово рвались, желая увидеть своего вождя.
Целую неделю Павел Осипович, чтобы показать, что он жив, пел, кричал, кувыркался и ходил в железной комнате на руках. В то же время он вёл очень хитрые и сложные переговоры с доктором, который являлся к нему уполномоченным от врагов. Этот доктор был почти сверхъестественным существом: дьявольски умён, с полслова всё понимал, имел на ногах копыта и на голове прядь волос, которая то прилегала, не смешиваясь, к остальным волосам, то свободно лежала на выпуклом лбу. Это имело таинственный смысл.
Хитростью, или предательством захватив Павла Осиповича в плен, враги, тем не менее, испытывали перед ним необыкновенный страх. Зная, какая громадная армия стоит за ним и избегая открытой борьбы, они всеми силами старались решить дело другим путём. Понимая, что тут может крыться адская хитрость, Павел Осипович долго не уступал. Но эфирное сознание снова змейкой пробралось к нему и подало весть, что он может согласиться, потому что всё равно победит.
Тогда двери железной комнаты были раскрыты, и ему предоставили свободу выходить. Очень быстро для Павла Осиповича всё стало ясным, как день. Весь сумасшедший дом — все больные, сторожа, служители, доктора и даже самая лаборатория в недрах земли — всё раскололось на две партии — за и против него. Обе партии, не переставая, дрались, и Павлу Осиповичу с огромным трудом удавалось сдерживать своих. Мелкие стычки были не нужны, даже вредны. Доктор с прядью волос был прав. Предстояла совсем другая борьба — не грубая, материальная, доступная всем, а тонкая, эфирная, доступная только одному.
Замирая от предчувствий, Павел Осипович быстро ходил по коридорам и палатам, изучал положение дел и подавал таинственные знаки своим. Его глаза вдохновенно сверкали. Он ждал.
Там был высокий, костлявый капитан. Каждое утро он, выходя из своей комнаты и выкатывая жёлтые белки, кричал: «Здорово, ребята!» И каждый раз хор голосов отвечал ему: «Здравия желаем, Ваше благородие!» Оказалось, там были солдаты!..
Капитан их учил, вытаскивал зазевавшихся из углов, с остервенением хлестал по щекам и кричал: «Под суд! В каторгу! Расстрелять!» Он яростно преследовал бунтовщиков и признавал только генерала. Каждый день, в 10 часов, в халате, с погонами из золотой бумаги, с отвисшей губой и оловянным взглядом, выходил, тяжело колыхая животом, генерал. Капитан рапортовал, солдаты, вытянувшись, кричали: «Здравия желаем, Ваше Превосходительство!» — и генерал бессмысленно кивал головой.
Капитан целый день, как нянька, водил его под руку, подобострастно рассказывал анекдоты, устраивал смотры и жестоко избивал бунтовщиков. Капитана все боялись, как огня.
Павел Осипович понял. Здесь-то, вот с этими двумя и предстояла ему окончательная борьба. Несколько дней, замирая от ужаса, он кружил около капитана и генерала, приближаясь и удаляясь, но ни на минуту не выпуская их из глаз. Потом время пришло. Подступив к ним на несколько шагов, он издали загородил дорогу и, глядя капитану прямо в жёлтые белки, прокричал таинственную формулу: Итак. Затем оглушительно пропел песнь освобождения и ушёл. Такой вызов он повторял три дня подряд.
Павел Осипович видел, как страшно были поражены его враги. В первый раз, капитан оцепенел, точно перед ним взвилась змея, а генерал затрясся, плаксиво махая руками. Во второй раз капитан хотел броситься на Павла Осиповича, но не посмел, а в третий — он быстро схватил генерала за руку и увёл.
Павел Осипович торжествовал. Завернувшись в халат, он целые дни возбуждённо шагал, знаками убеждая своих сторонников терпеливо ждать. Генерал больше не выходил. Выходил один капитан. Каждый раз, встречаясь с ним, Павел Осипович повторял вызов, и они делали круги, пристально глядя друг на друга.
Борьба надвигалась. Оставалось только избрать способ борьбы. Это не могла быть ни драка, ни поединок, ни другая какая-нибудь физическая мера сил. Освобождение Духа было ставкой — духовной должна была быть и самая борьба. Напряжённо думал об этом Павел Осипович и так же напряжённо думал капитан. Однажды, когда они были в одной комнате и, впившись друг в друга глазами, ходили вдоль противоположных стен, их обоих пронизала одна и та же мысль. Они оба посмотрели на стоявшую у окна шахматную доску и оба шагнули к ней.