Атмосфера призрачности сгущалась. Апофеозом ее было недавнее появление еще одного персонажа — Евы Браун! Для многих, даже своих — это Гитлер сразу подметил — она была приведением, облекшимся в плоть лишь для того, чтобы поставить на их пути еще одну, может быть, последнюю веху.
Приезд Евы в Берлин не был для Гитлера неожиданностью. И все же, где-то в глубинах сознания, копошилась до самого последнего момента, не надежда, нет, а странная неуверенность в правильности принятого решения — устроить свой триумфальный конец здесь, в столице.
Берлина Гитлер не любил, как вообще не любил севера Германии, Пруссии. За эти долгие месяцы он ни разу не выехал на осмотр смертельно изувеченного города, ни разу сам, по собственной инициативе, не поинтересовался судьбами населения, жертвами, понесенными от вражеских бомбежек.
Юг, Бавария, Тироль, Оберзальцберг с его горным гнездом — Берхтесгаденом, вот что влекло его далекими упоительными воспоминаниями о былом могуществе и славе.
Там не было удручающих развалин, вокруг синели горы, был заготовлен еще один «последний редут» — не хуже этого, — где можно было б воздвигнуть себе не менее эффектный исторический памятник. В воображении рисовалось будущее славное имя, которое придет на место Берхтесгадена — Гитлерберг!..
12-го апреля произошло важное событие, всколыхнувшее жизнь обитателей Бункера: скончался американский президент Рузвельт, верный союзник Сталина и заклятый его, Гитлера, враг.
В тот день Геббельс примчался в Бункер с гороскопом фюрера, составленным еще в 1930 году и хранившимся у Гиммлера.
Согласно гороскопу, после поражений в начале 1945 года, должен был наступить, в апреле, перелом в военных действиях, которые закончатся полной победой Германии.
Выслушав своего министра, Гитлер улыбнулся — впервые за последние недели.
— Итак, — сказал он, — союзнички вскоре начнут в упор расстреливать друг друга?
Геббельс сиял. Он отвечал:
— Да, столкновение неизбежно!
В тот вечер Бункер бурлил как пчелиный улей, празднуя смерть врага. Геббельс подогревал всеобщий психоз огненными тирадами.
А Гитлер? Он сидел у себя на походном стуле перед портретом Фридриха и… вспоминал:
Какая и вправду изумительная аналогия: 1762-й год; великий прусский король, потерпев поражение, дает последний отпор врагам в крепости Бреслау. Отсюда же он пишет свое знаменитое письмо маркизу д’ Аржансону. Все, казалось, кончено и помощи ждать неоткуда.
Но вот, неожиданно умирает русская императрица Елизавета. На трон вступает Петр III, друг Пруссии. Союз России с Австрией и Саксонией расторгнут. Король спасен!
Гороскоп… Смерть Рузвельта… Фридрих Великий… Все это, конечно, выходило за пределы рассудочных суждений, но в обстановке, какая сложилась в тот критический момент, только иллюзия могла хоть частично рассеять сгустившийся мрак подземелья.
Не раз в последовавшие часы бесшумно проникали в кабинет к фюреру тени Миша, Геббельса и Бормана. Входили и так же бесшумно исчезали. Ночное совещание не состоялось. Гитлер неподвижно просидел до утра перед портретом, не отрывая остекленевшего взгляда от своего кумира.
Увы, дальнейшие события не подтвердили оптимистических предвидений гороскопа.
На другой день пала Вена. Еще через несколько дней Красная Армия стояла у Франкфурта на Одере.
А англо-американцы застыли неподвижно на Эльбе. Ставка на их конфронтацию с красными оказалась, таким образом, битой. Ничто больше не могло спасти Рейх.
Вечером 15-го апреля Гитлер поднялся наверх, к своей возлюбленной.
Только что началась очередная воздушная бомбежка, и верхний бункер дрожал как от землетрясения.
— Мне будет спокойней, если ты вернешься в Берхтесгаден, — сказал он ей.
Ева Браун отвечала:
— Я останусь с тобой.
Он, конечно, и не ожидал иного ответа.
— Ты знаешь, что это значит? — спросил он.
— Знаю.
— Мне придется сойти со сцены до конца действия.