Месяц потом она была очень спокойна и, когда он ее навещал, позволяла себя ласкать, часто дыша и глядя в пространство. А как-то вечером сказала:
— Пригласи специалиста, пусть осмотрит твою мать.
— Но доктор Джордан, он…
Она оборвала его:
— Если ты этого не сделаешь, я за тебя не выйду.
Он пошел к доктору Джордану.
— Сынок, — сказал доктор, — я не буду против, если ты кого-нибудь пригласишь. Я всего лишь старый провинциальный врач, и я не обижусь. Сердце вообще-то — забавная штука. Не то что аппендицит, столбняк или там огнестрельная рана. Сердце — оно в самой середке у человека, у женщины в данном случае, и оно, так сказать, и есть сам человек. Так сказать.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Болтон.
Доктор пристально посмотрел на молодого человека. Потом пожал плечами.
— Ничего, — ответил он. — Просто так говорится. В том смысле, что врач мало что понимает. По крайней мере, старый провинциальный врач вроде меня, в городке вроде нашего Бардсвилла.
— Так вы пригласите специалиста?
— Сынок, — отозвался доктор, — я не обижусь. В тот раз я пытался пытался, насколько помню, два или три раза, — твоя мать и слышать ничего не захотела. Чуть не съела меня. Сказала, что…
— Вы пытались?
— Да, сынок. А ты не знал?
Болтон Лавхарт стоял посреди захламленного кабинета, вдыхал пыль от набитой конским волосом потертой мебели и металлический запах дезинфицирующего средства, а сердце у него в груди подпрыгнуло и затрепыхалось, как окунь, попавшийся на крючок.
— Вы пытались? — переспросил он шепотом.
— Да, сынок.
— Попытайтесь еще раз! — вдруг повелительно сказал Болтон Лавхарт, ощущая тот прилив силы и уверенности, что и двенадцать лет назад, в то утро, когда он стоял перед старым цирковым подсобником и требовал работу.
— Сынок, — ответил доктор Джордан, глядя ему в глаза, — пусть твоя мать даст согласие, и я все сделаю.
— Она его даст, — заявил Болтон.
Знакомой улицей он шел домой, светило солнце, и все было очень просто. Все так просто, и скоро вся жизнь пойдет по-другому. И вечером, когда он дал матери лекарство, а потом стоял и смотрел на нее, все тоже казалось ему простым. Она выглядела такой по-девичьи хрупкой и невинной, такой безвольной и доверчивой. Все будет очень просто. И он обстоятельно рассказал, как беспокоится, что нет улучшения, как ходил к доктору Джордану и тот согласен пригласить специалиста, большого человека из Нашвилла, из тамошнего университета.
Как все просто. Она слушала его рассуждения в полном молчании, не сводя с него глаз, и ему почудилось, что на губах ее заиграла улыбка. Он улыбнулся в ответ и наклонился, чтобы потрепать ее по руке.
Не успел он до нее дотронуться, как она заговорила. Говорила она свистящим шепотом, хотя губы по-прежнему будто улыбались.
— Ты… ты, мой сын… плетешь интриги у меня за спиной. Как это гнусно! Хитришь, словно какой-нибудь вор. А ведь я больна. А ведь я твоя мать, которая родила тебя. Сошла в долину смертной тени. Как это гнусно! А ты хитришь и плетешь интриги…
Слова — дрожащий, свистящий шепот — срывались с губ, все еще словно улыбающихся.
— Мама! — воскликнул он. — Мама!
И попытался взять ее за руку.
Но она вся подобралась на кровати, почти села.
— Не прикасайся ко мне! — закричала она. — Вы все против меня. Все! Все!.. Не прикасайся ко мне! — взвизгнула она, когда он попытался взять ее за руку. Это иудин поцелуй! Ты хочешь моей смерти, хочешь, чтобы я умерла!
Она отдернула руку, сбив со стола две склянки, и прижалась к спинке кровати так, будто спасалась от насильника.
— Мама! — воскликнул он.
— Ты хочешь, чтобы я умерла… плоть от плоти моей, ты хочешь, чтобы я умерла!
Из груди ее рвались те же дикие, загадочные, непонятные, необъяснимые крики, что и у тела Саймона Лавхарта, лежавшего среди охряных дубовых осенних листьев и нарциссовых стрел.
Наконец, задыхаясь и ловя ртом воздух, она схватилась за грудь и упала на подушки, бледная, как простыня, по-видимому, совершенно невменяемая, все с той же улыбкой на губах.
Послали за доктором Джорданом. Ему понадобилось немало немного времени, чтобы она не пришла в себя. Ее глаза остановились на сыне.
— Вон, — проговорила она прежним шепотом. — Вон, чтоб я тебя не видела!
Он ушел ждать в коридор.
Наконец доктор Джордан вышел, мягко прикрыл дверь и сказал: