Хозяин «земской квартиры», с которым я был знаком ранее, так как он не раз бывал у меня в городе по делам, принял меня с настоящим «сибирским» радушием. На столе тотчас появился чай со всевозможными «припусками» и «приедками» — так именуются в Сибири печенья к чаю и пирожки с разным фаршем — водочка с закуской, состоящей из неизменных рыжиков, селенги (копченая сибирская селедка) и «стругани» — мороженой сырой стерляди, настроганной ножом и облитой соусом из горчицы, масла и уксуса. Я попросил хозяина составить мне компанию, и мы, усевшись за стол, принялись за чай и прочие яства. Разговор перешел, как всегда и везде в Сибири в то время, на «новые порядки».
— Ну, что, Иван Алексеевич, — обратился я к хозяину, — довольны у вас новым заседателем?
— Не пригляделись мы еще к нему, ваше высокоблагородие, да и он к нам, — степенно отвечал тот. — Да после старого-то, впрочем, и волк за ягненка покажется, — прибавил он после некоторого раздумья.
— А что, разве лют был?
— Как зверь рыкающий, по деревне рыскал. Кровопивец!
— Что же вы не жаловались?
— Жаловались, и не раз, да все на свою голову. Доказать не могли. Да и не те были порядки, что ноне. Ну, и выходил зверь-то наш лютый — овцою неповинною. Однажды даже подвести надумались, да не удалось.
— Как подвести?
— Да так, взятку при свидетелях дать, а потом и к начальству.
— Что же, не взял?
— Какое не взял, вдвое взял, да только не взяткой это оказалось.
— Как так? Расскажите!
— Да что я вам, ваше высокоблагородие, своими мужицкими речами докучать буду! Вы, может, после дороги и почивать желаете, — стал отлынивать спохватившийся хозяин, увидав, что он, по его мнению, не в меру заоткровенничал с «начальством».
— Нет, еще рано, ночь велика, пожалуйста, расскажите! — пристал я.
— Будь по вашему, — согласился припертый, что называется, к стене хозяин.
Наполнив стаканы чаем, он начал:
— Ходил я в те поры сельским старостой. От кровопивца-то нашему селу, поблизости, больше всех доставалось. Вот и собрались мы на сход и порешили: дать ему пятьдесят рублев при свидетелях. Меня застрельщиком к нему послали. Прихожу. «Что надо?» — рявкнул барин {Народное прозвище заседателей.}. «Да так и так, ваше благородие, — начал я, — как вы завсегда наш благодетель, о нашем благе радетель и пред начальством заступник, то мир порешил вас отблагодарить». — «Деньгами?» — «Так точно, ваше благородие». — «Что ж, это хорошо», — заметил барин. «Только, ваше благородие, решили, чтобы „депутацией“ в несколько человек поднести». — «Сколько народу?» — «Да окромя меня, трое». — «Гм, — крякнул заседатель, — что ж, это можно! На, вот, тебе мой кошелек». Вытащил он его из кармана и, вынув перво-наперво находившиеся там деньги, передал кошелек мне. «Положи туда деньги и принеси, а они пусть войдут… ничего!» Положили это мы в кошелек пять красненьких, да и айда опять к заседателю, уже вчетвером. «Вы зачем?» — как рявкнет он на нас, у нас всех поджилки затряслись. Одначе я успел выговорить: «Вот кошелек!» — «Кошелек, — ударил он себя по карману, — а я и не заметил, как его на деревне обронил, ну, спасибо, любезные, что нашли и доставили. Заседательские деньги трудовые, святые, день и ночь о вас пекусь, покоя не имея, спасибо, спасибо». Мы только рот разинули и ни с места. «Только, что же это?» — закричал заседатель, взяв кошелек, вынув и сосчитав деньги. «Тут всего пятьдесят рублей, а было сто. Так вы, други любезные, себе половинку прикарманили. Начальство обворовывать! Я вам покажу! В остроге сгною! Чтоб сейчас остальные доставить. Вон!» Я обернулся, а свидетелей моих уж и след простыл. Ну, я и сам задом к двери, — кое-как восвояси убрался. Вот он какой эфиоп-то был, — заключил свой рассказ хозяин.
— Что же дальше? — спросил я.
— Дальше-то… Собрались, покалякали, почесали затылки, полезли за голенища, собрали еще полусотенную, да и предоставили. Одначе, я с вами заболтался, — заметил хозяин. — Покойной ночи, приятного сна!..
Мы расстались.
Я, вынув из ремней одеяло и подушку, устроился на диване и потушил свечу, но долго не мог заснуть. Мне все мерещилась комически-грустная картина шествия опростоволосившихся мужичков, почесывающих затылки и несущих сметливому заседателю его «собственные» деньги.
В НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО
Быль
Памятна для меня эта страшная ночь.
Два года прошло с тех пор, а между тем при одном воспоминании о ней мурашки бегают по спине и волосы дыбом поднимаются. Так живы и так потрясающи ее впечатления.