Марья Петровна была хорошенькая блондиночка лет двадцати, работящая девушка, искусная белошвейка, имевшая заказы от нескольких магазинов и многих частных лиц. С утра до вечера сиживала она за работой, оглашая свою комнату веселым пением. Симпатичный голос невольно западал в душу каждого.
Ардальон Михайлович, сидя вечером за работой, невольно, через отделяющую их тонкую стенку, заслушивался пением своей веселой соседки.
Живя рядом, они невольно встречались ежедневно и наконец познакомились.
Ардальон Михайлович ни за что бы не решился на первый шаг, но она сама заговорила с ним по какому-то незначительному случаю и знакомство завязалось.
Марья Петровна в свободную минуту забегала в комнату Ардальона Михайловича посмотреть на работу «отменного каллиграфа», как она шутя называла его.
Влюбленный Ардальон Михайлович и наслаждался, и страдал от этих посещений. Бесконечная любовь, обуявшая его к соседке, виднелась во всех чертах его молодого, симпатичного лица, но ни единым нескромным словом не выдал он перед ней свою тайну.
Так, по крайней мере, казалось ему.
Но для бойкой Марьи Петровны чувства ее соседа к ней далеко не были тайной.
Она давно видела его насквозь, ценила его скромность и не старалась оттолкнуть, но и первого шага делать не хотела.
Однажды Ардальон Михайлович сидел над перепиской длинной бумаги к какому-то чересчур важному лицу.
Он работал над нею уже второй вечер, и работа подходила к концу.
Только что он начал выводить первую фигурную букву последней красной строки, как в его комнату впорхнула Марья Петровна с новым песенником в руках.
Углубленный в работу, он не слыхал ее приближения. Она же, перегнувшись через его плечо, посмотрела на его работу и как-то, совершенно нечаянно, толкнула его.
На артистически написанном листе появилась огромная чернильная клякса.
Ардальон Михайлович был до того поражен, что, обернувшись к Марье Петровне, вдруг заплакал…
Она растерялась и нагнулась к нему совсем близко… В комнате раздался поцелуй…
Через несколько времени он получил штатное место и они обвенчались…
Это было двадцать пять лет тому назад. Теперь он уже делопроизводитель, а она мать пятерых детей, из которых взрослая дочь уже пять лет как замужем, а сын кончает курс в университете.
Они до сих пор почти по-прежнему любят друг друга.
Лист бумаги с огромной чернильной кляксой, в рамке из черного дерева, под стеклом, висит у него в кабинете.
Он любит показывать его своим добрым знакомым, говоря, что этой чернильной кляксе он обязан своим настоящим счастьем.
СЕСТРА НАПРОКАТ
Старинная история
Это старая история, которая вечно…
Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть «вечно… новою», но и не может — я глубоко убежден в этом — даже повториться в наше время.
Я рассказываю ее без всяких намеков на современность и, перефразируя девиз ордена Подвязки, заранее говорю всем моим читателям: «Да будет стыдно тому, кто иначе об этом подумает».
Итак, это было давным-давно.
Федор Петрович Стремлянов был молодой человек с обеспеченными средствами. Приехав на жительство в Северную Пальмиру, он, несмотря на возможность жить без труда, пожелал поступить на службу.
— Все-таки будет у меня известное «положение», — рассуждал он как сам с собою, так и в кругу своих приятелей.
Решившись на этот шаг, он начал наблюдать за открывавшимися вакансиями в разных ведомствах. Кандидатский диплом открывал ему дорогу и давал право на поступление на службу по тому или другому ведомству по его выбору.
Долго присматривался он к тем и другим ведомствам; наконец одно из них пришлось ему по вкусу и он подал докладную записку. Место было довольно заманчивое, а потому на него было много претендентов.
Шансов получить его было мало, хотя Федор Петрович по образованию мог бы иметь преимущество, но… Это роковое «но» существовало и тогда для людей без протекции.
Познакомившись и сошедшись даже на дружескую ногу с некоторыми из служащих того учреждения, куда он метил поступить, Федор Петрович разговорился как-то с ними по вопросу: выгорит ли его кандидатура или нет?
Со стороны чиновников было выражено сомнение.
— Вот если бы за вас кто-нибудь просил особенно, — говорили одни.
— Если бы у вас была жена или сестра, да еще хорошенькая, ну, тогда дело можно бы считать решенным. Наш старикашка большой волокита и не в состоянии отказать в просьбе хорошенькой женщине, — заявляли другие.
— Да, это было бы другое дело, — соглашались все.