— Это, Ваня, молитва святая нас с тобой спасла, — сказал ему поп, и вслух Иван согласился. Может, и молитва. А может, просто нечистая сила пощадила их за то, что не бросили померших бедолаг под открытым небом.
Через неделю горстка оставшихся в живых горожан хоронила священника. Его не стали бросать в общий ров, а выкопали могилку чуть в стороне и водрузили на нее кое-как сколоченный крест.
А следующим вечером Иван понял, что и сам подхватил заразу. Его бросало в жар и холод, тошнило, а после захода солнца прорезался кашель с кровью. Иван не молился — он давно уже понял, что ни святая вода, ни самая искренняя молитва не исцелят болезнь. Ведь не помогли же они священникам — что уж тут говорить, если сам митрополит одним из первых на погост отправился? Может, и Бога-то никакого на небесах нет, раз он позволяет такому на земле твориться. Но, находясь у черты, всякий задумается о посмертии — думал о нём и Иван.
Молча сидел он за столом, чувствуя, как горит и сжимает всё тело, а когда грохнул вдруг о пол упавший засов, подумал: «Вот и за мной княгиня пришла». И совсем не удивился, когда увидел на пороге фигуру в белом плаще. Только сейчас Иван разглядел её лицо: бледное, но красивое и холёное, какое и вправду княгине пристало. И волосы, чёрные, как вороново крыло, до самой груди спускаются.
— Проходи, гостья дорогая, — он поднялся навстречу вошедшей. — Нечем мне тебя угостить, да думаю, ты и сама меня желчью напоишь.
— Смелый ты человек, Иван, — нежно сказала княгиня, и бывший могильщик вздрогнул. Не ждал он, что дух заговорит человеческим голосом. — Жаль будет тебя отдавать Костлявой: мне б такой слуга пригодился.
— А если решишь мне ещё пару годков дать, так я в обиде не буду, — заставил себя улыбнуться Иван. Внутри его всего трясло, и ноги подкашивались. Не каждому, наверное, выпадает честь с самой Чумой шутки шутить.
Она рассмеялась и села, подобрав плащ. Лампада звякнула о столешницу, пламя заметалось, но не погасло.
Повисла тишина. Иван молча смотрел на княгиню, застыв в ожидании. Не так он себе представлял последние часы, но когда стоишь у черты, какая уж разница? Ни одной мысли о смерти или чистилище не крутилось у него в голове, он лишь разглядывал лицо Чумы и думал о том, что красивее женщины не встречал никогда.
— Думаешь, это я во всём виновата? — вдруг спросила она. — Знаю, не отвечай. Думаешь. Так думали все, к кому я приходила.
— Разве они были неправы?
— А разве не люди принесли меня сюда? С востока на запад я шла от человека к человеку. И в этот город меня тоже привёл человек. Он знал, что болен, но всё равно вернулся домой. Ему были безразличны другие.
Иван склонил голову. Он не спорил.
— Ты — последний в этом городе, — сказала княгиня. — Завтра утром люди уйдут отсюда, и жизни их будут уже не в моей власти. Но я владею тобой сейчас, до самого утра, пока не придёт Костлявая. И раз уж ты последний, возьми это.
На стол легла маска из белой кожи: птичий клюв с лупоглазыми очками из заморского стекла, да такого чистого, что и у сарацин, наверное, не найти. Иван молча уставился на неё, забыв про гостью, и тут вдруг в ухо ему дохнули горячие губы:
— Если согласен служить мне сто лет и три дня, просто надень маску. Я приду. А нет — так доставайся Костлявой. Ей всегда и всех мало.
Иван повернул голову, но рядом уже не было никого. Пустовал и стул с той стороны, лишь маска осталась лежать там, где лежала, да лампада все так же равнодушно светила на столе.
Ни слова не сказал Иван вслед гостье, только взял в руки маску и оглядел её со всех сторон. Осторожно провел по белой коже пальцем, и показалось ему, что под ней пульсирует тонкая жилка. Маска была тёплой, мягкой, отвратительно живой, и могильщик понял, что ни за какие богатства мира не натянет её на лицо. Он согласен служить прекрасной княгине даже тысячу лет, он ведь давно уже попался в её сети. Разве не началась эта служба ещё весной, когда Иван взялся за лопату и бросил первую горсть земли на тело чумного?
И всё же надеть маску было выше его сил.
Но тут, словно прочитав его мысли, откуда-то изнутри поднялся к горлу огонь, и Иван согнулся пополам, выхаркивая нутро. Белый кожаный клюв забрызгало кровью, на какой-то миг Иван вдруг увидел себя — мёртвого, гниющего, как те несчастные, которых он сотнями хоронил до того. Так и будет он лежать в этой комнате, ведь завтра некому окажется предать его кости земле. И останется здесь, пока не вернутся в город люди, а когда это настанет?
Забыв обо всём, Иван схватил маску. И, словно боясь, что наваждение исчезнет, прижал её к лицу.