И хотя теперь Конрад знал, для чего им потребовалась Дейра, радости это не прибавляло. С каждой секундой усиливалась лишь тревога.
Он бежал вниз, перескакивая через ступеньки, и грохот его каблуков тонул в серых стенах коридора. Площадка. Поворот. Короткий перешеек — и ещё одна дверь, запертая. Но что такое хлипкий замок против человеческой ярости?
Конрад вышиб его одним ударом. И понял, что опоздал.
Мерсия обернулась на грохот, выпрямилась, подняв голову. В белоснежном круглом зале не было ничего, кроме стола, на котором лежала маленькая безжизненная фигурка. Конрад забыл обо всём, вперив в неё взгляд. Сердце отказывалось верить, но холодный разум равнодушно подсказывал — нет, это всё-таки Дейра. Это её белое платье, и её окровавленная маска лежит на полу.
Выстрел грянул будто сам собой, и Мерсия, охнув, упала на колени. Конрад шагнул ближе.
— Убийца детей, — прошептал он.
— Я… — Мерсия всхлипнула, прижимая ладонь к плечу. Из-под пальцев сочилась кровь. — Мне… мне жаль…
— Жаль?! — вскричал Конрад. Палец дёрнулся на спусковом крючке, револьвер выплюнул ещё одно слово, и девушку отбросило к столу, будто ударом невидимого кулака. — Ей жаль!
Ещё один выстрел, на этот раз впустую, лишь каменная крошка полетела в разные стороны.
— Дейра!
Пуля оцарапала Мерсии щёку.
— Её имя будет последним…
Ещё одна вонзилась в бедро.
— …что ты услышишь в жизни!
Выстрел, и Мерсия вскрикнула от боли.
— Дейра!
Боёк впустую щёлкнул по капсюлю.
— Дейра!!!
Заклинатель нажимал на спуск снова и снова, пока не понял, что девушка мертва. Мерсия прислонилась к алтарю, уставилась вдаль невидящими глазами, в которых застыли слёзы. Рядом лежал залитый кровью нож.
Нож, которым она убила Дейру.
Конрад опустил револьвер, пытаясь найти в себе силы взглянуть на алтарь — и не находя их. Он знал наверняка, что дочь мертва, но тем хуже было увидеть её мёртвой. Его единственная радость в жизни исчезла в подземелье под собором, напоив кровью чужое этому миру существо. Чего бы ни желали похитившие её заклинатели, они достигли своего.
— Она не вернётся, — раздался женский голос за его спиной. Конрад обернулся — и вздрогнул, уронив оружие.
Он прекрасно помнил, что зал был совершенно пустым, и всё же вот она, стоит прямо перед ним — прекрасная женщина в белом платье, с волосами цвета воронова крыла и алыми губами на бледной коже. Стоит и смотрит на него глазами холодными, как у статуи.
— Кто ты? — прошептал он.
— Разве ты меня не узнал, Конрад Эриксон? Мы ведь уже встречались. Очень давно.
Её и вправду трудно было не узнать. Ответы тысячами ходили по улицам там, наверху.
— Значит, Гармунд и остальные… — у Конрада пересохло в горле. Он вдруг понял, в чём ошибался. Контур, который подпитывали кровью детей, служил не крепостью, а темницей.
— Они убили твою дочь, — сказала Чума. — Хочешь отомстить? Твой револьвер пуст, ты ранен и ослаб. Без моей помощи тебе не справиться.
Конрад медленно кивнул. Да, этого он и хотел. И понимал, что Чума права: ему не справиться.
— Что я должен делать?
— Поцелуй меня. Добровольно и без принуждения. Это всего лишь ритуальное согласие — сделай его, и я смогу забрать у тебя частицу жизни. Совсем немного, но этого хватит, чтобы разбить мои кандалы. И поверь, убийцы Дейры пожалеют, что сделали это с ней.
— Всего-то… — Конрад шагнул к женщине, хватая её за плечи. Чума откинула голову, изогнув алые губы в призывной улыбке.
И в этот миг грянул выстрел.
В бедро будто ударили кувалдой. Конрад рухнул на одно колено, и ещё один удар опрокинул его навзничь. Где-то далеко сквозь звенящую боль грохотали армейские сапоги.
— Хватит, — отразился эхом от стен знакомый мёртвый голос.
Чума не удостоила его обладателя даже взглядом. Она смотрела на лежащего Конрада, и в глазах её застыло разочарование.
Его усадили в тяжёлое дубовое кресло, и бесформенный Слуга плюнул сначала на одну руку, затем на другую, сковав их моментально застывшей слизью. Коротким скупым жестом Хенгест приказал охранникам выйти, поставил табурет и сел на него, положив ногу на ногу.
— Вы говорили с ней, — он не спрашивал.
— Говорил, — безжизненно ответил Конрад.
— Я тоже однажды удостоился этой чести. В тот самый день, когда пленил её. Она сказала: «Ты будешь ненавидеть себя каждый час, пока я остаюсь взаперти».
Конрад неопределённо повёл плечами.
— Вы пытались её освободить, — холодные глаза Хенгеста смотрели куда-то сквозь пленника. — Я понимаю вас и не осуждаю. В горе люди часто совершают опрометчивые поступки.