В это время прибежали дети.
Никому из них он не был дедом и все-таки чувствовал кровную связь с ними — стоило ему услышать их шаги, как жизненные силы вернулись к нему. Он даже сумел подняться и встретить их стоя. По их виду он догадался, что случилось что-то необычайное.
Дети задыхались от волнения.
— Мы видели помет, — коротко сказал Онунн.
— А мы-то, мы! — Глаза у Кнута и Сигрид были круглые от удивления. — Мы видели его самого!
И все, но этого было достаточно. Старик стоял среди детей, и ему передалось их возбуждение. Оно горячей волной охватило его.
Дети ждали. Они заметили его смятение.
— Идем скорей, — позвали они. Теперь они ликовали. Старик разогнал их страх. С ним было так легко.
— Идем, — торопили они. — Это недалеко.
Для старика их слова были сладостным призывом. На минуту отступили тоска и старческая немощь. Он взлетел на гребне обновления и возрождения.
Солнечные лучи, льющиеся сквозь листву, сияли теперь и для него. Он был захвачен тем же, что захватило детей. Они кричали, словно речь шла о жизни и смерти:
— Идем же!
— Иду, иду, — отвечал он, ковыляя за ними.
А где-то в лесу скрывалось невероятное чудо: сам лось, сказочное существо для этой четверки, полной жизни, юности и отваги, — и старик цеплялся за детей из последних сил.
Дети дергали его, торопили, но он двигался привычным шагом, и они не могли нарушить размеренность движений его тела — зато, сами того не подозревая, разбудили мысли и чувства старика, они бешено бурлили в нем.
Уж не обновление ли это? — думал он, с жадностью вбирая в себя все то, что молодые от щедрот своих дарили ему.
— Мы не уйдем, пока не увидим лося! — дрожащим от волнения голосом тихо сказал он детям, которые тянули его за рукава и полы пиджака.
Они и сами уже понимали это.
Онунн любил во всем порядок и потому твердо сказал:
— Сперва ты должен посмотреть на помет.
Старик согласно кивнул. Они хорошо понимали друг друга.
Однако он так и не добрался до того места.
То, что произошло, обрушилось на них как лавина, и в памяти навсегда сохранилось и неистовое наваждение, и колдовство, от которого перехватило дыхание, и, наконец, блаженная дурнота, когда все кончилось и страх миновал. Но так было только с детьми, юными и чистыми, открытыми для любых впечатлений. Другое дело — старик, он был их опорой и должен был выдержать все удары, но он одряхлел и износился.
Пробиваясь сквозь золотую листву, к нему потянулись солнечные лучи; осины, казалось, заструились золотым светом. Старик шел навстречу чему-то, он понимал это, и ему хотелось переполниться радостью, но он не мог, он утратил эту замечательную способность.
А лось был уже здесь, он появился внезапно. Воздух вокруг него был словно заряжен. Все напряженно вслушивались в тишину — и тут в кустах громко затрещало, и оттуда выскочил лось. Он и вправду был невероятным чудом.
Дети закричали:
— Лось!
— Прямо на нас!
— Поднимите меня!
Что они видели? Они так этого и не поняли. Их словно подхватило и унесло ввысь.
А старик уже не слышал детских криков. Он весь устремился к тому, что сулило ему обновление: к золотому сияющему потоку света, струящемуся сквозь листву, словно посланному самим солнцем. В этом ослепительном свете к старику вернулось все, что он когда-то имел: сила, полнота бытия, вера в чудеса, благоухание молодости и зрелости. Все это обрушилось на него. Дети, обступившие старика, заразили его своим учетверенным возбуждением, которое хлынуло в его изношенные сосуды, потерявшие способность расширяться. Они не могли не лопнуть.
И они лопнули по старым швам. Все исчезло в мгновенной вспышке. Навсегда. Тело преградило детям путь.
Они так крепко держались за старика, что, падая, он увлек их в траву. А лось промчался мимо, просто промчался мимо.
Лошадь из Хоггета
Лошадь была длинноногая и шла размашистым шагом — вперед и вперед.
Правили лошадью два подростка — хозяйский сын Юн Хоггет и Нильс, его одногодка и помощник, — оба одинаково круглолицые. Они ехали в пустых санях по заснеженному склону, путь предстоял неблизкий — в горы за сеном. Домой они вернутся поздно вечером. Дорогу на север проложили другие, кто уже ездил туда. Там, высоко в горах, в сараях с душистым сеном, будто притаилось лето, скрывая одному ему ведомую тайну.
С летом было связано много приятных воспоминаний, и мальчики весело насвистывали. Но вот жгучий мороз сковал им губы, и свист сам собою умолк. Впрочем, свистеть можно и про себя. Они уже взрослые, и позади у них — чудесное лето.