Я ответил Великому Собранию:
— Ладно, товарищи, попробую нарисовать вашу мечту.
Первым делом я стал рисовать пионеров. Кудрявая украинка, хохотунья Галя, стройный и ловкий кабардинец Барасби, узкоглазый, не умеющий говорить по-русски кореец Пак, молчаливый ненец Юфат, землячок Миша Кулешов, толстощекая шумная Сарра из Биробиджана — все они очутились у меня в альбоме.
А жил я в ящике.
Зина все уговаривала меня перейти в большой дом. в просторную комнату, но мне понравился ящик, В нем недавно привезли из Москвы столичный подарок — концертный рояль!
Ребята смеялись:
— Посадили пленника в ящик!
Но ящик ящику рознь. Этот был громадный, как дом. Я поставил его у самого моря, покрыл голубой краской, навесил дверь, пробил окно, и там стало очень хорошо.
Весь день за тонкой стеной моего «музыкального» ящика шумели волны и пионеры. В окно врывался морской ветер и шуршал бумагой, точно спрашивал:
— Как работается?
А волны то тянулись к окну, подсаживая друг дружку, то стучали галькой в дверь:
— Как работается?
Ночью заглядывали большущие звезды, мерцали изо всех сил и тоже, я уверен, интересовались:
— Как работается?
А когда я заснул, мне приснилась удивительная музыка: недаром же в моем «доме» долго жил важный концертный рояль!
Разбудили меня горны, солнце и звонкий голос:
— Вы не спите?
Это была Галя. Она засунула кудрявую голову в окно и покосилась на стол:
— Как работается?
— Ничего, спасибо!
Я показал ей черновой рисунок будущей картины. Галя сразу же отыскала себя среди массы нарисованных пионеров и засмеялась:
— Это я? Ой, смех! Только почему ж вы меня так далеко? А не можно сделать меня у середочке, чтобы товарищ Сталин держал меня за руку? Как Гелю?
— Отчего нельзя, — сказал я, — можно!
Она убежала счастливая. А я взялся за карандаш. Работалось легко, потому что всё — и радостный утренний свет, и особенная свежесть, и соленый ветер, и синий морской простор, — всё это было со мной заодно…
Вдруг чья-то тень упала на рисунок — это маленький кореец Пак. завернул ко мне, в мой фанерный «дом».
— Здравствуй, пожалуйста! — сказал он и пошмыгал носом.
— Здравствуй! Что скажешь, Пак?
— Ничего… моя так… — он посмотрел на меня косыми лукавыми глазами. — Моя пришел спросить: можно моя сделать близко от Сталина? Пожалуйста! Моя будет говорить большой спасибо!
Он застенчиво улыбался и долго и неумело упрашивал меня. Я не мог отказать ему.
Я достал резинку и начал стирать Галю, оттесняя ее на задний план ради Пака. Но не долго пришлось Паку торжествовать! Самодельная дверь хлопнула, и в мой «дом», похожий на домик Нуф-Нуфа из сказки «Три поросенка», ворвалась рыжая и шумная Сарра:
— Товарищ художник, что я вас хочу попросить! Вам лее это ничего не будет стоить! Сделайте меня близко к товарищу Сталину. Ну что вам стоит? Ну сделайте!
Я засмеялся и стал было объяснять ей, что… Но она не слушала и все уговаривала меня. Пришлось уступить. И я снова взялся за резинку.
Но когда пришел Юфат и стал долго и упорно сопеть за моей спиной, я не выдержал:
— Ты зачем?
— Я бы… хотел… меня сюда… — и он показал пальцем на то место, где уже была нарисована Сарра.
Нет, я не выдержал и побежал к Зине — пусть ее разбирается.
Вечером на Костровой площадке снова заполнились трибуны. Снова шумело Великое Собрание Отрядов. Зина, размахивая руками и горячась, говорила:
— Ребята, так же нельзя! Художник отказывается работать! Нельзя же всех рисовать в середочке, около товарища Сталина. Ведь вас много, надо же понимать!
Великий Сбор долго обсуждал положение и постановил:
«Просить художника сделать в большом виде уже имеющий-ся портрет товарища Сталина с девочкой Гелей, чтобы никому обидно не было».
А когда громадный портрет был готов и мы поместили его-над трибунами и стали готовиться к Большому Костру, оказалось, что в лагерь приехала сама Геля.
Ребята ужасно обрадовались. Они повели Гелю на Костровую площадку, поставили под портретом и всё смотрели: похожа она или непохожа? Потом ее заставили чуть ли не сто раз подряд рассказывать о том, как она была в Кремле и как Сталин брал ее на руки.
А я стал собираться в дорогу. Я очень жалел, что «плен» мой окончился и что пришла пора покинуть веселое, солнечное государство чернокожих пионеров.
ЛОШАДКА
Весной я поехал в деревню рисовать, по-нашему — на этюды.