— У номера шестьдесят четыре.
— Хорошо!.. Ба, да ведь мы уже приехали!
Тейлора не было дома — я вошел и тут же вернулся.
— Ну, а дальше?
— Дальше? А, мой рассказ... Скажите прежде, куда поедем?
— На улицу Сен-Лазар, номер пятьдесят четыре.
— Понятно, к мадемуазель Марс! До чего замечательная актриса! Итак, в тот же день мы отправились на улицу Мира, на званый вечер; я и стал в хвост, тпру! Ровно в полночь выходит мой хозяин в прескверном настроении: он встретил господина Альфреда и они поссорились. «Я должен проучить этого хлыща», — бормотал он. Забыл вам сказать, что мой хозяин прекрасно стрелял из пистолета, а шпагой владел, как святой Георгий. Едем по мосту — знаете, по тому самому, на котором стоят статуи, но в то время их еще не было — и видим женщину, которая рыдает так громко, что ее слышно, несмотря на стук колес. Хозяин кричит мне: «Стой!» Я останавливаюсь. Не успел я обернуться, как он уже спрыгнул на мостовую. Ладно...
Темень стояла такая, что не видно было ни неба, ни земли. Женщина шла впереди, мой хозяин — за ней. Вдруг она останавливается посреди моста, забирается на парапет, и я слышу — плюх! Мой хозяин не мешкает ни секунды и — трах! — прыгает вниз головой. Надо вам сказать, что плавал он, как корюшка.
Я говорю себе: «Если мне остаться в кабриолете, это не очень-то поможет господину Эжену; с другой стороны, плавать я не умею, и, если брошусь в реку, ему придется вытаскивать из воды еще и меня в придачу». Я говорю лошади, вот этой самой, но в то время ей было на четыре годика меньше, а в брюхе у нее — на две меры овса больше. Итак, я говорю ей: «Стой здесь, Коко». Можно было подумать, что лошадка меня поняла. Она остается стоять как вкопанная.
Я опрометью бегу вниз, к берегу. Вижу небольшую лодку, прыгаю в нее — она привязана; дергаю веревку, дергаю — никакого толку. Ищу свой нож: нет его, забыл; да уж, сказать тут нечего. А тем временем мой хозяин ныряет, как баклан.
Я с такой силой налегаю на веревку, что — крак! — она рвется; еще немного, и я свалился бы вверх тормашками в реку. Так что оказался я в лодке на спине; по счастью, упал на скамью. Говорю себе: «Сейчас не время считать звезды» — и вскакиваю на ноги.
Из-за толчка лодка уже успела отчалить. Ищу весла: увы, когда я грохнулся, одно из них свалилось в воду. Гребу одним веслом, верчусь на месте как волчок. Ну, думаю: «Это дело пустое, подождем».
Эту минуту, сударь, я буду помнить всю свою жизнь; то было ужасно: казалось, что в реке не вода, а чернила, так темно было за бортом. Лишь время от времени поднималась небольшая волна, неся с собой пену, да на мгновение посреди течения появлялось белое платье девушки или голова моего хозяина, который высовывался из воды, чтобы набрать воздуха. Один-единственный раз они всплыли одновременно. Я услышал, как господин Эжен сказал: «Вижу ее!» Он в два броска подплыл к тому месту, где только что мелькнуло белое платье. И тут же над водой остались только его разведенные ноги. Он мигом соединил их и нырнул... Я был шагах в десяти от этого места и плыл вниз по реке не быстрее и не медленнее, чем несло меня течение, сжимая обеими руками весло, да так сильно, словно хотел его сломать. «Черт возьми! — бормотал я. — Надо же, чтобы я не умел плавать».
Мгновение спустя господин Эжен снова показался на поверхности. На этот раз он держал девушку за волосы; она была без сознания, так что для нее самое время было, да и для моего хозяина тоже. Он дышал с присвистом, и у него едва доставало сил держаться над водой, ведь утопленница не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и была поэтому словно свинцом налитая. Он повернул голову, чтобы взглянуть, какой берег ближе, и заметил меня... «Кантийон, — крикнул он, — ко мне!» Я перегнулся через борт и протянул ему весло — не тут-то было! Между нами все еще оставалось более трех футов... «Ко мне, Кантийон!» — повторил он. Ну и волновался же я! Волна захлестнула его, а я замер с открытым ртом, устремив глаза в одну точку; он опять всплыл, и у меня словно камень с души свалился. Я снова протянул весло; он слегка приблизился ко мне... «Держитесь, хозяин, держитесь!» — крикнул я. Он уже не мог отвечать. «Бросьте вы ее, — взмолился я, — и спасайтесь сами!» — «Нет, — выдавил он из себя, — я...» Тут вода влилась ему в рот. Ах, сударь, на голове у меня не было ни одного сухого волоса: так я взмок. Я наполовину вылез из лодки, чтобы дотянуться до него веслом; мне казалось, что все вертится вокруг меня. Мост, здание Кладовой, Тюильри — все плясало, и, однако, я не сводил взгляда с головы моего хозяина, мало-помалу погружавшейся в реку, и с его глаз над поверхностью воды, все еще смотревших на меня и казавшихся мне вдвое больше, чем обычно; затем осталась только его макушка, но вот и она погрузилась, как и весь он. Только рука его со скрюченными пальцами еще торчала из воды. Я сделал последнее усилие и протянул весло. «Ну же, поднатужься!» — сказал я себе и вложил весло в его руку... Ух!..
Кантийон вытер себе лоб. Я перевел дыхание.
— Правду говорят, — продолжал он, — что утопающий хватается и за раскаленный прут. Господин Эжен так судорожно вцепился в весло, что от его ногтей на дереве остались отметины. Я оперся веслом о борт лодки, она накренилась, и господин Эжен показался над водой. Я дрожал от страха, боясь выпустить из рук это чертово весло. Грудью я навалился на него, пригнув голову к борту лодки, и стал осторожно подтягивать его, удерживая своим телом. Голова моего хозяина была откинута назад, словно у человека, потерявшего сознание. Я продолжал тащить на себя весло вместе с его грузом. Наконец, протянув руку, я ухватил господина Эжена за запястье. Ладно! Теперь все было в порядке, я сжал его руку как в тисках: неделю спустя у господина Эжена еще был на руке синяк.
Девчонки он не бросил; я втащил его в лодку, а вместе с ним и ее. Они лежали на дне почти одинаково беспомощные... Я кричал, окликал своего хозяина — какое там! Я попытался разжать ему руки, чтобы похлопать его по ладоням, но он так крепко стиснул кулаки, словно намеревался расколоть орех, — хоть локти кусай от отчаяния.
Снова схватив весло, я попробовал добраться до берега. Я не мастак грести, даже если сижу на двух веслах, ну а с одним веслом получалась все та же песня: я хотел повернуть лодку в одну сторону — она шла в другую, а течение уносило меня все дальше от пристани. Убедившись, что я прямехонько плыву к Гавру, я рассудил, признаюсь, что незачем делать глупости — надо позвать на помощь. И я принялся кричать как резаный.
Меня услыхали веселые парни из хибары, куда свозят утопленников. Они тут же спустили на воду свою чертову посудину, в два счета настигли меня и прицепили мою лодку к своей. Пять минут спустя мой хозяин и девушка лежали на соли, как сельди в банке.
На вопрос, не тонул ли я тоже, я ответил отрицательно, заявив, однако, что не против выпить стаканчик водки, чтобы успокоиться: ноги у меня были как ватные.
Мой хозяин первый открыл глаза. Он бросился мне на шею... Я рыдал, смеялся, утирал слезы... Бог ты мой, до чего бывает глуп человек!..
Тут он повернул голову и заметил девушку, которую как раз приводили в чувство.
«Плачу тысячу франков, друзья, — сказал он, — если девушка очнется. А ты, Кантийон, мой друг, мой отважный спаситель (я все еще плакал), приведи кабриолет».