— Да, телки будь здоров, вот бы впердолить, — заюлил Туртенок.
— Впердолить, впендюрить, вдуть, замочить шнягу, запарить шляпу, — затараторил Компа, чья миловидность и аккуратность внушали мысль о скрытых порочных наклонностях.
— Взнуздать сих киммерийских кобылиц, — внес свою лепту матрос Слонов, субтильный, но жилистый питерский прохиндей, любитель Гомера и словоблуд.
— Да ладно, парни, ведь не голым же сексом жив человек, — не вытерпел Пека, помаргивая белесыми ресницами.
— Чего ты гонишь, чем же еще, — взвился Туртенок.
— Я думаю, страсть нужна, чувство какое–то, чтобы искра проскочила.
— Чайник ты, какая еще искра? — не унимался Турта.
— Ну вот, помните, я полгода назад был в «дубовке». Притопали мы туда, человек пятьдесят с нашей коробки, все уже послужили, слава богу, а нам опять — строевая подготовка, уставы, борьба за живучесть, техника безопасности ебаная. Да я еще когда «карасем» был, всю эту науку за неделю выучил, благо учителя были хорошие: чуть ошибешься — по морде. Ну народ и стал сбегать с занятий, шхериться где попало. А мест–то шхерных не очень много: или на угольном складе отсыпаться, или на камбузе с поварихами пиздеть. Там их мичманюги и отлавливали, и обратно на занятия — херню слушать. И была там библиотека, правда, матросов туда не пускали, а гансы сами не ходили, так и пустовала постоянно. Я подошел к одному кап 3, мол, люблю книжки читать, отрекомендуйте пожалуйста. Он и познакомил меня с библиотекаршей, дал разрешение посещать в свободное время. А я, естественно, с занятий туда сбегал, там меня никто искать не догадался, это же редкость великая — читающий матрос. А библиотекарша оказалась дамой лет 30, очень симпатичная и неглупая. Ну и пошли у нас разговоры про Фолкнера, Кэндзабуро и Хэма. А она мне все больше про Феллини рассказывала, у нас ведь не посмотреть, блядь, нигде, всякую херню в кино показывают, а классики — шиш. И вот «Амаркорд» она мне практически в лицах пересказала. Ходил я туда недели две, смотрю — что–то у нас завязывается, она моим шуткам улыбается, сама шутит, про жизнь свою рассказывает. А мне она тоже очень понравилась, и я ее подначиваю, ни о чем как бы не догадываюсь. И вот однажды позвала она меня в гости…
— Выебал? — выдохнули все разом
— Да то–то и оно, что нет. Я ж тогда год всего как женился, помните, и все носился с мыслью о Великой любви и верности до гроба.
— Дурак ты, прости господи, такую бабу упустил, — сказал Туртенок.
— В том то и дело, что сам теперь жалею. Но с другой стороны, знаете, эдакая незаконченность, недосказанность, чувство навсегдашней утраты, взгляд ее последний и мои переживания об этом — есть ведь какой–то особый кайф. А иначе потрахались и все — разбежались. Впрочем, может и не прав я, кто знает.
Слон на секунду задумался и выебнулся, по своему обыкновению:
— Это как у Басе, кто помнит
Есть особая прелесть
В этих, бурей измятых,
Сломанных хризантемах.
— Красиво говорите, собаки, — мечтательно пожевал губами Лягуш.
— Что, Вовчик, задело за живое, — засмеялся Компа, — вот у меня был случай, другое дело. Гуляю я как–то во дворе, а мне лет тринадцать всего было… — но тут вдруг грузовик резко дернулся и остановился.
— Вылезай, приехали, — лейтенант по дороге остыл и опять светился юношеским задором.
Машина стояла где–то за городом у проходной, маленькой каменной будки, а за забором тянулись склады, склады, склады. «Стойте здесь, я быстренько,» — сказал Мерин и гарцующей походкой направился внутрь. Но через пять минут он вышел назад понурый: «Ну вот, опоздали, кладовщица на обеде, придется час ждать». Шофер в кабине немедленно заснул на руле. «Далеко не уходите, вот магазин продовольственный, я буду пока оформляться, и чтоб через час как штыки, как штыки!»