— Да… верно.
— Ну, будь здоров. Спасибо тебе, дружище.
— Будь здоров, — ответил повар и чуть тоже не добавил — «спасибо».
— Всего, до встречи.
— Всего.
Митчелл взвалил свою добычу на плечо и ушел.
Повар почесал в затылке. Потом он рассказал о случившемся хозяину, и они решили, что в голове у парня не хватало винтиков.
Однако у Митчелла в голове все винтики были на месте — почти все; просто он был тертый калач.
На краю равнины{12}
— Восемь лет я не был дома, — сказал Митчелл товарищу, когда они положили свои свэги в тени мульги[10] и уселись. — Писем я не писал, все время откладывал, а случилось так, что какой-то болван пришел за день до меня и сказал старикам, будто я помер.
Тут он глотнул из резинового мешка для воды.
— Когда я пришел домой, они все оплакивали меня. Было уже темно; одна из сестер открыла дверь и, увидев меня, завопила и хлопнулась в обморок.
Он раскурил трубку.
— Мать была наверху, сидела на стуле, стонала и причитала, а сестры хныкали за компанию. Старик сидел в задней кухне и плакал в одиночку.
Митчелл положил шляпу наземь, шлепнул сверху по тулье и во вмятину налил воды для своего щенка.
— Девушки бросились вниз. Мать пролила столько слез, что не могла подняться. Сначала они решили, что я привидение, а затем попытались все сразу обнять меня — чуть было не задушили. Погляди-ка на щенка! В засуху надо таскать с собой целую цистерну с водой, если у тебя щенок, который пьет за двоих.
Он налил еще немного воды в тулью шляпы.
— Ну вот… Мать завопила и чуть не упала в обморок при виде меня. Такого представления еще поискать! И так всю ночь. Я было думал, что старик свихнулся. Старуха не выпускала мою руку битых три часа. Достань-ка нож.
Он отрезал от пачки табаку.
— На следующий день дом был набит соседями. Первой пришла моя бывшая возлюбленная. Мне и не снилось, что она все еще меня любит. Мать и сестры заставили меня поклясться, что больше не уйду. И они не спускали с меня глаз и не давали мне выходить из дома, боясь, что я…
— Что ты напьешься?
— Нет… Какой ты остряк!.. Боялись, что я смоюсь. В конце концов я поклялся на Библии, что не покину дом, покуда старики живы, и тогда мать как будто успокоилась.
Он перевернул щенка на спину и осмотрел его лапы.
— Боюсь, что придется тащить его на себе, у него поранены лапы. Сегодня он выбился из сил, а к тому же он меньше пьет, когда его тащат.
— А ты, стало быть, нарушил клятву и ушел из дома, — сказал товарищ.
Митчелл привстал, потянулся и меланхолически перевел взгляд со своего тяжелого узла на широкую раскаленную открытую равнину, поросшую хлопчатником.
— Ну да, — зевнув, сказал он. — Неделю я пробыл дома, а потом они стали ворчать, потому что я ни за какое дело не брался.
Товарищ захохотал, Митчелл ухмыльнулся. Они взвалили на спину свэги, — на свэге Митчелла лежал щенок, — взяли свои котелки и мешки для воды, повернули небритые лица к широкой, затянутой дымкой равнине, — и скоро высокий лес остался позади.
Митчелл не станет брать расчет{13}
— Мне бы только раз еще на место поступить, я уж оттуда не уйду, пока хоть мало-мальская работишка есть, и сколочу деньжат. Нет уж, больше я дураком не буду. Не растеряйся я в позапрошлом году, не пер бы теперь по песку через чертовы эти акации. Вот пристроюсь на ферму куда-нибудь, или у богача в хозяйстве за лошадьми смотреть, или там по садовому делу, и уж годика четыре-пять меня оттуда не вытащишь.
— Ну а если расчет дадут? — спросил его товарищ.
— А я не возьму. Не брал бы я раньше расчета — теперь бы не мыкался. Хозяин мне скажет:
«Ты, Митчелл, мне с той недели не нужен. Работы больше нет. Зайди ко мне в контору».
Ну, я зайду, получу денежки, а в понедельник опять как ни в чем не бывало приду на кухню позавтракать. Хозяин увидит, что это я.
«Митчелл, — скажет он, — ты еще здесь?»
«А я, по-моему, не собирался уходить, — скажу я. — С чего вы это взяли?»
«А я в субботу разве не сказал тебе, что ты больше не нужен? — начнет он сердиться. — Работы больше нет, я объяснял, кажется, ясно. Ведь я же дал тебе расчет в субботу!»
«Не выйдет, — скажу я, — я уж эту песню не раз слыхал. Мне, видите ли, надоело расчет брать. Все мытарства мои из-за этого. Нет, хватит, больше я расчета не беру; если бы мне никогда не давали его, я бы теперь был богатый, так что расчет брать мне нету расчета. Вас это не касается, зато меня касается. Нет, я уж так и решил: найду подходящее место и никуда с этого места не уйду. Мне и тут хорошо, чего мне еще надо? Работаю я на совесть, придраться вам не к чему. И не думайте даже давать мне расчет — все равно не возьму. Нет, уж больше меня на это не поймаете, — такого, как я, на мякине не проведешь».