Вообще было непонятно, почему снайпер в этот раз выбрал это здание для своей огневой позиции. Три этажа. Тонкие стены… Может быть он на это и расчитывал, зная, что за ним ведётся охота? Может он подумал, что в этом месте его уж точно не будут искать? Достаточно одного выстрела и нужно менять позицию. Но почему он выбрал это место первым? Непонятно.
Сергей осторожно, шаг за шагом наступал на ступени. Поднявшись на второй этаж, он краем глаза увидел, даже, скорее почувствовал, движение справа. Тело сработало рефлекторно. Вскинув автомат, Сергей уже практически нажал на спусковой крючок, но палец замер. В углу комнаты, под кучей обломков лежал человек. Да и человеком его уже было сложно назвать. Сплошное кровавое месиво. Но оно шевелилось.
Сергей в два шага преодолел расстояние между ними. Дуло автомата было направлено на человека.
— Ну что, стрелок, допрыгался ты! Моих пятерых положил. А сейчас сам подыхаешь. Только ты будешь долго умирать. Я тебе помогать не буду. Будет время у тебя подумать о своей хреновой жизни.
Человек пошевелился и слегка приподнял голову, посмотрев на Сергея.
— Ты… — прохрипел он. Глаза его расширились, было видно, что он пытается что-то сказать, но каждый звук давался ему с большим трудом.
Сергей понимал, что сейчас должен уйти, но вместо этого, он наклонился над человеком. Его лицо было измазано кровью, на которую уже налипла оседающая пыль. Человек смотрел на него огромными, расширенными глазами. Пару секунд Сергей вглядывался в его лицо, а потом время вокруг остановилось.
— Братишка… Братик… Ну зачем же ты так?..
Бойцы отряда Сергея увидели его издалека.
Он медленно шёл, аккуратно переступая с ноги на ногу.
Автомат болтался на плече.
На руках он нес человека с оторванными ногами и без руки.
Сергей нес своего убитого брата…
Неспокойные соседи
Я слышу эту ругань из-за стены, практически каждый день. Не дают даже поспать. Они думают, что я ничего не слышу, а на самом деле, стенка у нас тонкая. Вчера кричали из-за какой-то машины. Она, кажется, её сломала, а он в который раз пообещал её бросить и уехать. Снова плач, слёзы… Уже привык. Помню, как поначалу, когда я здесь только поселился, слышал, что они вообще хотели меня убить. Чем-то я их очень раздражал, наверное. Думаю, что шутили. Как можно человека убить, даже если он им не нравится? Но потом ничего… Успокоились, но между собой не перестали гавкаться.
Я то тихий, спокойный, в их дела не лезу особо… А он недавно ещё и пить начал. То песни орет, то к ней пристает. Один раз ударил даже. А мне что делать? Сижу вот, слушаю все это. Но мне кажется, они все равно любят друг друга. Если бы не любили, разбежались бы уже давно. А они живут. Надеюсь, что успокоятся все-таки когда-нибудь. Думаю, приду как-нибудь к ним, скажу: «Ну что вы ссоритесь то? Хватит уже!». Они посмотрят так друг на друга и скажут: «А и правда! Что это мы?». И заживут счастливо.
А вообще, я тут по распределению оказался. Особого выбора не было. Ну, так, значит так… Ничего не поделаешь. Недавно гости к ним какие-то приезжали, слышал, спрашивали что-то обо мне. А им то дело какое? Все им нужно… Потом уехали, эти двое давай снова ругань поднимать! Как то не так он на какую-то Машку смотрел. Вот нашли из-за чего орать!..
Я их, честно говоря, и не видел ни разу. Только слышу. Но мне и этого хватает. Могут и ночью начать отношения выяснять. Вот это, вообще, хуже всего. Не сплю, слушаю. А здоровье — оно же не железное. Голова как начнёт болеть… А я то молодой ещё. С чего бы ей болеть? Все из-за нервов. В общем, не дают они мне покоя… А так хочется, чтоб все спокойно было! Сил уже нет.
Сегодня к ней врачи приезжали. Сказали, что ей нельзя так нервничать, потому что может случиться самое плохое. Интересно, а что это — самое плохое? Они уехали, а она давай снова рыдать… Да так жалостливо… Аж у меня мурашки по коже.
Но я думаю, что все наладится. Все хорошо будет! Я их все равно люблю!
Они же мои родители, а мне скоро уже рождаться…
Цвета Жизни
— Говори, не молчи!
— Солнце… Совсем оно не желтое. Оно белое, правда?
— Не, это облако белое, а солнце желтое.
— А вот радость, она какая? Наверное, оранжевая. Вы как думаете?
— Радость, радость… Я думаю, что тоже жёлтая.