Тут он глотнул из резинового мешка для воды.
— Когда я пришел домой, они все оплакивали меня. Было уже темно; одна из сестер открыла дверь и, увидев меня, завопила и хлопнулась в обморок.
Он раскурил трубку.
— Мать была наверху, сидела на стуле, стонала и причитала, а сестры хныкали за компанию. Старик сидел в задней кухне и плакал в одиночку.
Митчелл положил шляпу наземь, шлепнул сверху по тулье и во вмятину налил воды для своего щенка.
— Девушки бросились вниз. Мать пролила столько слез, что не могла подняться. Сначала они решили, что я привидение, а затем попытались все сразу обнять меня — чуть было не задушили. Погляди-ка на щенка! В засуху надо таскать с собой целую цистерну с водой, если у тебя щенок, который пьет за двоих.
Он налил еще немного воды в тулью шляпы.
— Ну вот… Мать завопила и чуть не упала в обморок при виде меня. Такого представления еще поискать! И так всю ночь. Я было думал, что старик свихнулся. Старуха не выпускала мою руку битых три часа. Достань-ка нож.
Он отрезал от пачки табаку.
— На следующий день дом был набит соседями. Первой пришла моя бывшая возлюбленная. Мне и не снилось, что она все еще меня любит. Мать и сестры заставили меня поклясться, что больше не уйду. И они не спускали с меня глаз и не давали мне выходить из дома, боясь, что я…
— Что ты напьешься?
— Нет… Какой ты остряк!.. Боялись, что я смоюсь. В конце концов я поклялся на Библии, что не покину дом, покуда старики живы, и тогда мать как будто успокоилась.
Он перевернул щенка на спину и осмотрел его лапы.
— Боюсь, что придется тащить его на себе, у него поранены лапы. Сегодня он выбился из сил, а к тому же он меньше пьет, когда его тащат.
— А ты, стало быть, нарушил клятву и ушел из дома, — сказал товарищ.
Митчелл привстал, потянулся и меланхолически перевел взгляд со своего тяжелого узла на широкую раскаленную открытую равнину, поросшую хлопчатником.
— Ну да, — зевнув, сказал он. — Неделю я пробыл дома, а потом они стали ворчать, потому что я ни за какое дело не брался.
Товарищ захохотал, Митчелл ухмыльнулся. Они взвалили на спину свэги, — на свэге Митчелла лежал щенок, — взяли свои котелки и мешки для воды, повернули небритые лица к широкой, затянутой дымкой равнине, — и скоро высокий лес остался позади.
Митчелл не станет брать расчет{13}
— Мне бы только раз еще на место поступить, я уж оттуда не уйду, пока хоть мало-мальская работишка есть, и сколочу деньжат. Нет уж, больше я дураком не буду. Не растеряйся я в позапрошлом году, не пер бы теперь по песку через чертовы эти акации. Вот пристроюсь на ферму куда-нибудь, или у богача в хозяйстве за лошадьми смотреть, или там по садовому делу, и уж годика четыре-пять меня оттуда не вытащишь.
— Ну а если расчет дадут? — спросил его товарищ.
— А я не возьму. Не брал бы я раньше расчета — теперь бы не мыкался. Хозяин мне скажет:
«Ты, Митчелл, мне с той недели не нужен. Работы больше нет. Зайди ко мне в контору».
Ну, я зайду, получу денежки, а в понедельник опять как ни в чем не бывало приду на кухню позавтракать. Хозяин увидит, что это я.
«Митчелл, — скажет он, — ты еще здесь?»
«А я, по-моему, не собирался уходить, — скажу я. — С чего вы это взяли?»
«А я в субботу разве не сказал тебе, что ты больше не нужен? — начнет он сердиться. — Работы больше нет, я объяснял, кажется, ясно. Ведь я же дал тебе расчет в субботу!»
«Не выйдет, — скажу я, — я уж эту песню не раз слыхал. Мне, видите ли, надоело расчет брать. Все мытарства мои из-за этого. Нет, хватит, больше я расчета не беру; если бы мне никогда не давали его, я бы теперь был богатый, так что расчет брать мне нету расчета. Вас это не касается, зато меня касается. Нет, я уж так и решил: найду подходящее место и никуда с этого места не уйду. Мне и тут хорошо, чего мне еще надо? Работаю я на совесть, придраться вам не к чему. И не думайте даже давать мне расчет — все равно не возьму. Нет, уж больше меня на это не поймаете, — такого, как я, на мякине не проведешь».
«Да платить-то тебе я не буду, — скажет он, силясь не засмеяться, — ищи другое место».
«Ну что там за счеты, — скажу я, — тарелка супа вас не разорит, а я в доме всегда себе дело найду, пока настоящей работы нет. Мне от вас ничего не надо, а харчи я, хозяин, ей-богу же, оправдаю».
Так и буду ходить да поплевывать и по три раза в день, как обычно, на кухню захаживать. Хозяин посмотрит-посмотрит и скажет себе: «Раз уж я все равно этого парня кормлю, то пускай он хоть дело делает».
И приищет он мне какую-нибудь работенку: заборы чинить или плотничать, красить или еще что-нибудь… и опять буду я приходить за получкой.
Митчелл о «проблеме пола» и других «вопросах»{14}
— Я согласен с тем, что написал Т. на прошлой неделе в «Буллетине» относительно так называемой «проблемы пола», — сказал Митчелл, кончив созерцать последнюю каплю чая в кружке, которую он наклонял то так, то этак. — Фактически никакой проблемы в этом нет, за исключением проблемы Адама и Евы, а это уже дело не наше; мы ее разрешить не можем, да и ни к чему нам создавать из этого дела проблему, чтобы самим же ломать над ней голову. Проблемы-то мы создаем, а не Творец. Мы их создаем, а они затем начинают опутывать нас; в конце концов они задавят весь мир, если мы не будем глядеть в оба. Все, о чем можно спорить и «за», и «против», и с самых разных точек зрения, — а ведь спорить можно о чем угодно, — и все, о чем спорят уже тысячи лет (а чаще всего так и бывает), ничего не стоит — это пустая трата времени и для нас, и для всего мира в целом, да и к тому же из-за таких вещей порой расходятся старые друзья. Мне сдается, что чем глубже мы копаемся во всяких «измах» — думаем, говорим, читаем и пишем о них, — тем хуже для нас, тем скорее мы можем запутаться и разочароваться во всем мире. А чем больше мы держимся на поверхности простых вещей, тем легче нам плавать — удобнее для нас самих, да и для всех остальных. Ведь нам все равно рано или поздно приходится выплывать на поверхность, чтобы подышать; мы созданы, чтобы жить на поверхности, так уж лучше нам там и оставаться и устраиваться поудобнее, чем нырять вглубь за рыбой, которая существует только у нас в воображении. А то попадется и вовсе дохлая рыба — взять хотя бы ту же «проблему пола». Вот если не удержимся на поверхности земли, тогда нам хватит времени создать проблему из того, что мы плохо держались. Сам я федералист потому, что считаю федерацию самым подходящим делом для Австралии, и еще я считаю, что надо бросить всякие теории, из-за которых образованные люди могут целых пятьдесят лет то спорить и драться, то испытывать их одну за другой, так и не выяснив, какая же из них лучше для страны. Это значит попусту тратить время молодой страны, сбивать ее с пути. Федерация — не проблема, это реальный факт, но у нас проблему создают из каждой доски, которую приходится выламывать из старых, прогнивших пограничных оград.
— Личные интересы, — подсказал Джо.
— Конечно. Все эти проблемы возникают из-за мелких личных интересов. Посмотрите как следует — и увидите, что проблему пола создают люди, спекулирующие на нездоровых личных интересах. Я верю в другие, правильные личные интересы — в здоровый индивидуализм. Если бы все как следует заботились о себе, о своих женах и семьях, у кого они есть, — в мире все шло бы по-хорошему. Уж очень мы много времени тратим попусту, заботясь друг о друге.
— Скажем, мы идем по дороге, и нам надо найти работенку и заработать деньжат, чтобы поскорее послать пару монет домой, хозяйке или старикам, а чтобы напиться воды, надо пройти еще двадцать миль. Если мы сядем и начнем спорить о социальных проблемах до второго пришествия, мы так и не доберемся до воды; мы умрем от жажды, а хозяйка с детьми или старики останутся без гроша, их выбросят на улицу, и им придется отправиться в «дом призрения» или ждать с мешками у благотворительного приюта, чтобы набрать объедков. Я уж навидался таких вещей и не хочу, чтобы это выпало кому-нибудь из моих.