Яна тут же нарушила декрет о неприкосновенности: брошенный на произвол судьбы младенец едва не соскользнул со скамейки: там было, обо что расквасить голову. В последний момент Яна удержала истошно вопящего человечка на краю бездны.
- Какая ты сказочная! – прогнусавила Катя, выхватывая грудника. – Спасибо тебе, дорогая! А где ты была, когда тётка твоя по дуркам да по ментовкам зависала?
- В первом классе училась, - на всякий случай Яна отошла подальше: мало ли что.
- Видно по тебе, что училась! Детей не делать ты училась!
- Кать, ты бы Машеньке панамку надела, напечет же ей…
- Нет у меня на панамки денег, так погуляет!
Еще с колледжа Яна шла по жизни с принципом, что дружелюбие – залог мира и согласия. Главное – ни на кого ни за что не обижаться.
- Давай я вам на рынке панамку куплю? – мурлыкнула она разбушевавшейся Кате.
- Да сдохни со своими подарками! – черта с два, за МКАДом принципы не работали. – Что ж родаки твои тётку чумную без присмотра кинули? И еще что скажу, Барби: когда померла тётка, никто ее хоронить не хотел, так бы и сгнила, сучка… Чего ты вообще нарисовалась? Досвидос!
Яна сделала соответствующие выводы и ретировалась, заняв позицию на уважительном расстоянии от подъезда, чтобы не пересечься с Катей, когда та пойдет домой. Терзаясь от предчувствий, неопределенности и нарастающей жары, она распутывала шнур наушников – хоть музыкой отвлечься. Да уж. Ну, здравствуй, Дороховск...
____
Обычно полоумные мамашки на раз вычисляли в Яне презренную чайлдфри, а, вычислив, принимались давить на психику. Липская всю дорогу трещала о своем «восхитительном» в грандиозных кавычках сыне, с которым в школе не уживается даже отпетая шпана. «…Никитка бабки тырит?! Да это же МОЙ сын!!! Я его в языковую английскую пристроила, а там географ нажаловался: ваш Никита, бла-бла-бла, по карманам мелочь ворует. А я ему: мой сын не вор, ты, мудила, кровью умоешься, что дерьмом его полил. Отстегнула сотню евро мукле из восьмого класса, она его на потрахаться развела, а пацаны мобилой снимали. Хрен отмазался, козел: по этапу и в парашу рылом».
- Прелесть какая, - не удержалась Яна.
- А чего прелесть-то? – рыкнула на нее риэлтерша. – Что ребенка вором обозвали – прелесть? Я за Никитку всех порву. Одна его воспитываю, папулька-то спился…
«Я б тоже спилась».
Но бурную реакцию Катерины спровоцировала не детская тематика. И не фотки из Турции, которых у Яны в контакте великое множество: с пляжа, из отеля, с палубы яхты. Вопреки очевидному, Катя не оголтелая истеричка. Там, на лестнице, ее ЧТО-ТО зацепило, но она предпочла оставить это невысказанным и для правдоподобия разрядила в Яну свой негатив под конкретным предлогом. Но у нее слабовато с актерским мастерством, она переигрывала и дважды проговорилась.
Даже сейчас, спустя двадцать с лишним лет, семью Мартера здесь не любили.
Из-за тети Тани.
Что же с ней не так?
Родители не обсуждали тетю и не распространялись о ее злоключениях, а Яна была слишком мала, чтобы анализировать детали. Ее увезли из Дороховска в трехлетнем возрасте, и память запечатлела тетю Таню безмолвным и мутным пятном, а ее сына – фотографическим черно-белым.
Сын Татьяны, двоюродный Янин брат, погиб при пожаре, спасая людей из горящего здания. Его посмертно наградили медалью, но тете Тане от этого, разумеется, легче не стало. Она изменилась навсегда, бесповоротно и в плохую сторону. Саша Мартера прилично заработал на севере, и тетя, добавив недостающую сумму, буквально вытурила сестру с мужем в Москву. Откуда она взяла деньги – отдельный секрет. Дальнейшее их общение свелось к нечастым телефонным разговорам; лишь однажды мама ее навестила и вернулась сама не своя. После этого Татьяна запретила им появляться в Дороховске. Она умерла в девяносто втором году, и почему-то родителям сообщили об этом через месяц после похорон. Родители отправились в Дороховск на кладбище… на просроченных поминках они шепотом (но Яна, прикинувшись спящей, кое-что разобрала) рассказывали, что застали могилу разрытой до крышки гроба, а поверху кто-то навалил арматуры, железного лома и булыжников.
Чем тетя Таня заслужила такую ненависть, граничащую с мракобесием?
Похоже, ей и при жизни прохода не давали. И мама стала невольной свидетельницей травли – после той поездки у нее был затяжной шок. Потому Татьяна и перестала принимать в гостях Наталью и Александра: чтобы не попали под раздачу.