— Что скажет досточтимый аббат?
Брат Ефраим поднялся и устремил скорбный взгляд к сводам зала.
— Слова нашего ученого брата о ценности книги есть истина. Сомнений быть не может, при новом способе печатания цена книги в силу ее широкого распространения упадет, одновременно потеряет свою прежнюю стоимость и старая книга: ее легко будет размножить печатанием, и оригинала никто не купит. Посему наш монастырь, владеющий обширной библиотекой, потерпит прямой урон. И тем не менее, возвышая голос противу нового способа, пекусь я не о собственной выгоде, но о предмете более серьезном. Вдумайтесь, достопочтенные, в старину каждая книга была явлением единственным в своем роде, у нее был характер и лицо ее создателя, и изготовление ее считалось высоким искусством. Ни одна книга не повторяла в точности другую: если даже один и тот же каллиграф переписывал ее несколько раз тою же рукой, все едино, в наклоне и стремительности почерка, в уверенных линиях и осторожных штрихах присутствовал его темперамент и, если хотите, его изменчивое настроение, что делало ее тожеством человека и через его бессмертную душу приобщало божественному сиянию, каковое в каждое преходящее мгновение своеобразно и значимо. — Аббат немного помолчал, затем еще выше возвел глаза и продолжил: — Настанет время, когда исследователю древних рукописей даже описка в нынешних книгах доставит радость, и он определит по ней характер ее создателя, особенности его языка и настроения. Ныне хорошая книга — многократное произведение искусства. При новом же способе всех прочих искусников от дела отстранят, дабы явить миру лишь лицо сочинителя. Но я говорю вам, что это лицо, напротив, предстанет перед читателем более тусклым, если он не узрит за ним многократную оценку, которая добавляется к книге трудом переписчика и оформителя. Так обстоит дело с мирскими книгами. Божественное же слово, в том числе и Писание, окажется полностью во власти машины, не будет в нем дыхания Творца, глаголющего через сердце переписчика, но лишь нескончаемое однообразное повторение мертвых букв. И мир нашего духа вновь станет намного беднее.
Аббат картинно вздохнул и опустился на место. Все одобрительно на него взглянули. Ректор же Гонорий сказал так:
— В речи уважаемого аббата бесспорны глубина мысли и прозорливость. Но не должно ли признать, что присутствие личности оформителя в каждом сочинении не представляется нам столь уж необходимым? Возьмите какой-нибудь приказ или документ: вряд ли бумага подобного рода имеет нужду в своеобычности переписчика. Напротив, могущественный благодавец жаждет здесь лишь одного: дабы выражение его воли распространилось елико возможно точным и однозначащим. Нечто в этом духе желает, видимо, и сочинитель книги, зело чувствительный к ошибкам переписчика.
— Не имею что возразить, — заметил аббат. — Однако если те же самые ошибки, кои печатник весьма легко может допустить и при новом способе, укладывая рядами мелкие и утомительные для глаза металлические буковки, окажутся повторенными в тысячах томов, ущерб будет и того больше, автор же бессилен доказать, что это не он так написал. Когда же книгу переписывает сразу много каллиграфов, то едва ли все они сделают одну и ту же ошибку, и при сличении текстов истину возможно установить.
Бакалавр Луллус, застенчиво хмыкнув, неуверенно приподнялся с места.
— Говорите, говорите, сын мой, — подбодрил его архиепископ.
— Я хотел спросить, так ли уж это плохо, если книга станет дешевой? Так ли уж нам надобны эти ссоры наследников и постыдные судебные тяжбы из-за одолженных и невозвращенных книг? В иных библиотеках ценные фолианты прикованы к столу или к стене толстыми цепями, чтобы посетители не смогли унести их. Так ли уж это плохо, если новый способ печатания поможет освободить от оков книгу, свет разума?
Архиепископ покачал головой и снисходительно произнес:
— Младость, младость! Горячность и поспешность для нее от века предпочтительнее мудрой осмотрительности и дальновидности! Не так-то просто, да и неверно, отвергнуть устойчивые ценности!
— Не будет ли разумным рассмотреть вопрос расчлененно? — заметил ректор. — Ведь и сейчас уже имеется печатная Библия для бедняков и кое-что иное, рассчитанное на простолюдинов. В Голландии же подобным способом изготовляют и книги попроще, вроде грамматики. И не следует думать, будто новый прием разом вытеснит доселе существовавший. Посему не счесть ли желательным, чтобы духовную пищу для черни, более дешевую, выпускали в свет новым способом, серьезные же книги изготовляли прежним?