Сеня слушал его со вниманием и в знак удивления покачивал головой и поднимал и опускал брови.
Семену Трофимовичу, как видно, большое удовольствие доставляло говорить о своем доме, и он продолжал:
— Вчера только две кровати английские купил. Сто тридцать рублей отдал за них. Были у меня деревянные, да не выдержали. Увидишь… А ты как поужинаешь, переночуешь на кухне. Это ничего, что на кухне. У меня там тепло. Как в бане. Тебе матрац дадут, подушку.
Сенька, слушая его, радостно улыбался и заранее предвкушал все эти удовольствия.
«Скорее бы только добраться домой, — думал он, — да согреться и поужинать. А то промерз насквозь и голоден как волк. А на кухне, должно быть, кухарка есть. Толстая такая, красавица, румяная». Греховная мысль о кухарке заставила его улыбнуться во весь рот.
— У тебя, брат, я вижу, сорочки нет, — прервал его приятные думы Семен Трофимович. — Как же можно в такой холод — без сорочки? Я тебе сорочку дам. Даже две. У меня их много. Пять дюжин. И фуфайку дам. Знаешь, иегеровскую. И ботинки… Два раза только ботинки в починке были. Не знаю только, хороши ли они на тебя будут? У тебя какая нога? Большая или маленькая?
— Не извольте беспокоиться. Самая подходящая. А ежели они очень велики, то можно будет напхать в носки хлопку или газету.
— Это верно ты сказал… Я тебе еще пальто подарю. Два года у меня даром на вешалке висит… Дай только приехать домой… А какой водочкой тебя угощу! Желтой. А ты пьешь? Может быть, не пьешь?
— Помилуйте, — чуть было не обиделся Сенька.
Семен Трофимович перестал приставать к нему с разговорами и погрузился в свои думы.
Никогда-никогда он не чувствовал себя так хорошо и таким чистым перед богом, как теперь.
Как же! Такое хорошее и богоугодное дело сделал. Взял человека с улицы и пригрел его.
Но, отъехав два квартала, Семен Трофимович вдруг завял, сократился, беспокойно завертелся на своем сиденье и со страхом посмотрел на Сеню.
Он как будто только сейчас увидал его, до того тот показался ему чужим.
Сенька сидел, нагнувшись над корзиной, и мечтал.
Он мечтал о теплой, как баня, кухне и кухарке. Он рисовал себе вот что: на кухне — полусвет. Сытый и слегка пьяный, он лежит на матраце в углу, а она, кухарка, лежит на деревянной скрипучей кровати и вздыхает.
— Чего, матушка, вздыхаешь? — спрашивает он.
— Да как не вздыхать, милый человек, — отвечает она. — Весь день работаешь, и нет тебе удовольствия.
— А муж у тебя есть?
— Нет.
— Как же так без мужа?
— А на черта мне муж? Чтобы бил меня?
— Почему чтобы бил? Такую славную бабу-то. Выходи за меня замуж, как в раю жить будешь. Всякие удовольствия предоставлю. Гм!..
— Ах, какой смешной!.. Хи-хи!
«Господи! Что я наделал? — думал в это время Семен Трофимович. — Взял с улицы первого встречного, оборванного и домой везу. Кто он? Может быть, он не угольщик, а душегуб, беглый. Хоть бы паспорт спросил у него. А что жена скажет? Без спросу ее в гостиную ввести такого лохматого, босяка… Ишь какие у него патлы. Сколько зверья в них, как подумаю».
— Послушай, любезный, — обратился он к Сеньке.
Голос его теперь не был торжествен. В нем чувствовалась тоска и неловкость.
Сенька с трудом расстался со своими дивными мечтами и поднял голову.
— Давно был в бане? — спросил Семен Трофимович.
— Давно.
— Как давно?
— В позапрошлом году.
— Гм-м!
Семен Трофимович отодвинулся и опять подумал: «Вот целый год в бане не был… И как я, дурак, решился… Нет, этого никак нельзя. Жена загрызет. Надо ему сказать по совести. Он сам поймет. Но как? Неловко, стыдно. Сам ведь пригласил его, наговорил ему за кутью с миндалем, за желтую водку, за теплую кухню, за рубахи, фуфайку и прочее. А теперь… Да делать нечего».
Семен Трофимович для храбрости откашлялся и робко сказал Сене:
— Послушай!
Тот поднял голову и приготовился услышать опять что-нибудь про его обстановку, про граммофон, про рубаху, фуфайку и прочие подарки.
Но вместо этого он услышал совсем иное.
— А что жена моя скажет?
— Что-о-о? — не понял было сразу Сенька.
— Что жена, спрашиваю, скажет? Она у меня не очень-то добрая. Чего, спросит, с улицы незнакомого человека в дом привел? А вдруг она возьмет да меня с тобой выкинет? Что тогда? Каково положение? А!
«Дзинь!» — послышалось вместо ответа.
Это зазвенели бутылки в корзине на коленях у Сеньки.
Дрожь пролетела по всему его телу и сообщилась бутылкам.
— Легче! Разобьешь! — вскрикнул, побагровев, Семен Трофимович… — Ну, как ты думаешь насчет этого самого?
— Как я думаю?… — прошептал Сенька и посмотрел на Семена Трофимовича испуганными глазами.
— Вот что, милый, я тебе скажу, — Еыручил его Семен Трофимович… — Дам я тебе полтинник, и ступай себе ты в трактир или ресторацию… А насчет рубах, фуфайки, пальто и всего прочего приходи ко мне после праздников. Что обещал, то дам. Так ты как? Ничего?
— Ничего, — машинально ответил Сенька.
— Стой, извозчик! — закричал Семен Трофимович. Извозчик остановился.
— Ну!.. Отдай корзину и вылезай.
Сенька отдал ему корзину и неуклюже вылез.
— Постой, — сказал Семен Трофимович. Он достал из кошелька полтинник и сунул ему в руку. — Ты, брат, не сердишься? — спросил он его потом.
— Чего сердиться? — послышался тихий ответ.
— Так будь здоров. Не забудь прийти за тем, что обещал. Извозчик!
Извозчик дернул вожжи, Семен Трофимович глубоко вздохнул, как человек, с которого свалилось бремя, и сани понеслись, оставив посреди мостовой, в глубоком снегу Сеню.
«Как же это так, — шептал Сеня вслед удалявшимся саням. — Обещал кутью, то, другое, третье. А вышло вот что. Уж не посмеялся ли он надо мной? Наверно, посмеялся».
И Сенька стал громко ругать Семена Трофимовича, пересыпая свою ругань портовыми эпитетами:
— Ах ты, бочка сальная! Чтоб тебе домой не доехать!
Он ругал его, злился несколько минут, а потом от души расхохотался, пошел с полтинником в трактир и поужинал. Из трактира пошел в порт, в баржан и рассказал о своем приключении товарищам. И все хохотали до колик.