Кандалы эти звенели и зловещими звуками наполняли воздух. Я поворачивался только на минуту, ибо всякий раз, встретившись с неясно очерченными лицами, с оскалом зубов, со сверкающими, как раскаленные угольки, глазами и с холодным, но стертым до блеска стали железом кандалов, вздрагивал.
Волосы шевелились у меня на голове, и сердце сжималось.
Эти мрачные лица, эти серые халаты, эти звенящие похоронным и зловещим звоном кандалы нарушали поэзию вечера и напоминали о том, что рядом со спокойным лунным вечером, рядом с чистыми и кроткими небесами, рядом с гармонией в природе живут и вечно будут жить братоубийство, порок, страдание, скрежет зубовный и проклятие.
Пароход наконец медленно причалил к берегу. Причалила в ста шагах от него и человеческая клетка.
Я и Анюта в числе нескольких пассажиров сошли на берег. Пароход нагружался дровами, а мы, пока шла нагрузка, стали прохаживаться. Обнявшись с Анютой и прижавшись к ней, я забыл об этой ужасной клетке и весь отдался обаянию вечера.
«Какой вечер, какой славный вечер, Анюта!» — восклицал я в восторге.
Анюта разделяла со мной восторг.
Вечер этот нежил, настраивал, и у меня вдруг явилось желание петь. И я запел. Голос у меня был тогда свежий. Я запел один чудный цыганский романс — «Тоска по родине». Голос мой расплывался по всему берегу, и стоящий в ста шагах ко мне лицом часовой-конвойный прислушался.
Стали прислушиваться, бросив работу, и матросы.
Помню, я был тогда в ударе. В моем голосе слышались тоска и слезы. Я пел около десяти минут, и, когда я окончил, с реки раздалось вдруг наподобие пальбы из десятка ружей оглушительное:
«Браво, браво, Владимиров!»
При этом сильно зазвенели кандалы. Мне аплодировали арестанты. Сердце у меня от неожиданности готово было выскочить. Я почувствовал, как ноги у меня подламываются. Но я скоро овладел собою. Задыхаясь от волнения, я бросился вперед к воде.
Конвойный загородил мне дорогу.
«Нельзя!»
Но я оттолкнул его.
Я видел ясно протянутые ко мне меж железных прутьев решетки дрожащие руки и сверкающие на них браслеты, я видел счастливые лица и, сам протянув руки, крикнул сдавленным голосом:
«Откуда вы меня знаете?! Как вы меня узнали?!»
В клетке послышался гул.
«Мы узнали вас, господин Владимиров, по голосу!»
«Я вас видел с вашей Бишкой в Москве, в манеже!»
«Я вас видел в вашем цирке в Воронеже!»
«Я вас видел в Петербурге у Чинизелли!»
Но вот гул и звон кандалов улеглись. В клетке воцарилось молчание. Серая масса халатов отодвинулась в конец клетки, расступилась и дала дорогу одному арестанту.
Высокий, худой, с белой по пояс бородой, с длинным орлиным носом и в халате внакидку, он подошел к решетке и воскликнул дрожащим голосом:
«Благодарю вас, господин Владимиров, от всей нашей отверженной братии! Благодарю вас за высокое и эстетическое наслаждение, доставленное нам вашим чудным пением! Вы вашим пением воскресили в нашей памяти дорогое прошлое. Вы перенесли нас в разные города, в разные деревни, села и дома! Спасибо, сто раз спасибо! Да наградит вас бог!»
«Спасибо вам!» — бросился я у самой воды на колени, и слезы хлынули у меня градом. Помнишь, Анюта?!
— Помню, — вздохнула жена.
— Вот он, лучший момент в моей жизни, вот они, лучшие выпавшие на мою долю аплодисменты! А дорогие, дорогие аплодисменты!
Клоун закончил свой рассказ и отвернулся, чтобы скрыть выступившие у него на глазах слезы.
Дунька
— Дунька, а Дунька! Да куда она запропастилась, противная! — волновалась, высунувшись из окна, Анна Петровна — дама пышная, румяная.
Дунька — худенькая, курносенькая девочка. Ей одиннадцать лет. Прошлой зимой ее привела к Анне Петровне мать, рябая женщина, уроженка ржаной полосы, в сапогах и полушубке.
— Здрасьте! Тут требовалась девочка?
— Тут.
— А сколько, мандам, платить будешь?
— Во-первых, я тебе не мандам и не ты! — строго осадила Анна Петровна. — Во-вторых, если она девочка послушная, не ленивая, три рубля в месяц платить буду.
— Обижать, мандам, изволишь.
— Ничуть.
— Что торговаться! Только ты уж будь милостива, не слишком наваливай работы. Силенки у нее, сама понимать должна, детские. За жалованьем будет приходить хресный. Он недалече в артели работает, мостовщик.