На дне ямы лежали кучки рельсовых гаек и еще какой-то предмет.
Сенька стал извлекать из-за пазухи белый как пух хлопок и бросать в ховиру.
Разгрузившись, он снова старательно заделал яму рогожей и сказал:
— Гайда под арап!
Он повел теперь Лизу на Приморскую улицу, по правой стороне которой развернулись угольные склады. По мостовой медленно тянулись караваны телег с углем, и меж ними и вокруг юлили стаями блотики.
Пользуясь каждым удобным моментом, они вскакивали на задки телег, срывали куски арапа, или угля, и передавали своим барохам — девочкам, которые стояли поодаль, и те быстро спроваживали уголь по ховирам своих сожителей.
— Видишь? — спросил Лизу Сенька, указывая на работу блотиков и барох.
— Вижу!
— Учись. Учение — свет, неучение — тьма!
Сбоку неожиданно вырос Скелет, тоже блот. Руки и лицо его были выпачканы угольной пылью. Он окинул Лизу быстрым взглядом и спросил:
— Бароха твоя?!
— Бароха! — с гордостью ответил Сенька.
— Гм!.. Ничего! Жить можно!.. Ну, помогай бог, товарищ! А нынче клюет! Я три пуда настрелял!
И Скелет исчез.
Сенька кивнул головой Лизе, надвинул студенческую фуражку на нос, сунул руки в карманы и пристроился к одной телеге.
Лиза, следившая за ним издали, увидела, как вдруг он выпрямился, прыгнул кошкой на задок телеги и сгреб кусок угля фунтов в двенадцать — пятнадцать.
— Неси! — сказал он, передавая ей уголь.
Она взяла и пошла к ховире.
Лиза три раза дорогой присаживалась, так как ноша была ей не под силу, и возвратилась спустя десять минут.
Сенька давно поджидал ее. У ног его лежали три куска угля.
— Годдем! Чего тащишься, как плашкоут?! — проворчал он, посмотрев на нее злыми глазами. — Тут работа кипит, а она себе гуляить!
Он утер подолом куртки вспотевшие и выпачканные углем нос и шею и скомандовал:
— Живее поворачивайся!
Лиза с испугом посмотрела на своего повелителя и живо исполнила его приказание. Она начинала побаиваться его.
— Ну, — сказал он полчаса спустя, — на сегодня довольно! Надо только загнать (спустить) товар, и пойдем чай пить!
Сенька набил мешок углем, хлопком и гайками и вместе с Лизой поволок его по земле по направлению к Таможенной площади.
— Стоп! — крикнул он, когда они поравнялись с грязной бакалейной лавчонкой.
Сенька сунул голову в раскрытые двери и позвал:
— Шмилик!
На зов его вышел длинный и надломанный на середине, как шест, еврей в жилете поверх ситцевой рубахи с отложным воротником, в рыжеватой бородке и круглой замусоленной шапочке.
— А! Горох! — расплылся в веселую улыбку Шмилик.
— Здравствуйте, Шмилик, — проговорил скороговоркой и деловито Сенька. — Я принес вам товару.
— Товару?! Опять товар?! И куда я дену все?! У мене — агентство?! — спросил он, пожимая плечами.
Сеня нахмурил брови.
— Что у тебя? — спросил потом Шмилик так, точно вопрос этот совсем не занимал его. Он даже зевнул.
— Арап и пух (уголь и хлопок).
— Я так и знал. Может быть, хочешь, я продам тебе два телеги с арапом? Ша, качкие! — крикнул он на жену, которая бранилась с его матерью, подслеповатой старухой. — Если бы ты принес рису, — обратился он снова к Сеньке, — или кофе, вот это я понимаю, мы бы сделали дело.
Сенька закусил от злости нижнюю губу и проговорил:
— Оставьте ваши французские фокусы, Шмилик! Слава богу, не первый год знакомы! Давайте деньги, а то отнесу Фильке и задаром отдам!
— Какой ты, Горох, ей-богу! Такой маленький и такой гарачий. Ну, сколько тебе дать за все?!
Они сторговались на полтиннике. Получив деньги, Сенька повеселел и сказал Лизе:
— Теперь в «Испанию»!
«Испания» была излюбленным трактиром блотиков. Придя туда, Сенька выбрал столик возле машины и крикнул на весь зал:
— Каштан!
— Сейчас! — послышался у буфета звонкий голос, и к столу подлетел мальчишка-половой, лет двенадцати, с грязной салфеткой под мышкой.
— Полторы порции чаю и семитатних бубликов! — распорядился Сенька.
— Слушаю-с! Каштан испарился.
Лиза с любопытством оглядывала трактир. Глаза ее останавливались то на толстом буфетчике, ловко рассыпающем чай по чайникам, то на публике, на белых занавесках, на клетке с кенарем, люстре, статуе Венеры с отбитым носом и левой пяткой…
Чай и бублики стояли на столе. Над пузатым, ярко раскрашенным фарфоровым чайником клубился ароматный пар.
Лиза с жадностью протянула руку к семитатнему бублику и спросила:
— Можно?