Она и теперь, вырвавшись из объятий отца, достала из кармана дудочку, запищала и завертелась, как вьюн.
— Ну и девочка! — покачал седой головой старый каменоломщик. — Касаточка наша! Храни ее царица небесная. — И он издали перекрестил ее.
— Цветок, какая нынче погода? — спросили ее разом два каменоломщика.
— Ха-а-рошая. Солнышко! Пчелки летают! А тут у вас, фу!..
— Нехорошо у нас, точно! — согласились они.
— Мама вернулась из города? — спросил отец.
— Н-нет! А староста велел сказать тебе, что у него до тебя дело. Чего же, тятенька, не ешь? Я тебе супец принесла!
И, погнавшись с шумом и смехом за Жучкой, она вновь вьюном завертелась по припору.
IV
Каменоломщики сели завтракать. Они ели молча, вяло.
Несколько ламп, дымящих и выбрасывающих тучи сажи, бледными пятнами играли на их изжелта-черных лицах, на распиленных кусках камня и брошенных железных ломах.
— Как бы не сел! — сказал, задрав голову, один. — Поштуркать, что ли? Степа, дай лом!
Степа, мрачный каменоломщик, дал лом, и тот поштуркал потолок.
— Слаб? — спросил Петр.
— Совсем. Как сыр, мягкий. Вот и трещина! Еще!.. Утекать надо.
— Чего утекать! — недовольно заворчал Степа. — Покончим раньше с плахой.
— А если задавит!
— Меньше каменоломщиком, а то и двумя-тремя будет. Беда большая. Берегись не берегись, все равно под землей кончишь.
— Тятенька! — позвала Саша.
— Что?
— Плаху валить будете?
— Хочешь посмотреть?
— Да.
— Можно.
Петр встал, смахнул с курчавой бородки крошки и широко перекрестился.
— Много еще осталось подсекать? — спросил он Степу.
— Самый пустяк.
— Так живее!
Степа зарылся в мокрый песок и стал подпиливать короткой пилой у корня плаху. Другой ломом упорно и как дятел долбил ее вверху у потолка.
— Готово!
Стена шириною в сажень, вышиною в столько же, вырезанная со всех сторон, ждала, чтобы ее повалили.
Цветок из-за угла, куда отвел ее отец, с интересом следила за приготовлениями каменоломщиков. Ей не первый раз приходилось видеть, как валят плаху.
— Клади постель, жи-и-ва! — распоряжался Петр.
Каменоломщики натаскали гору песку, на которую должна была лечь плаха, и разровняли ее.
— Эх, кабы не был слой! — сказал Петр, указывая на предательскую коричневую жилку на плахе.
— Кажись, слой!
— Слой и есть! — вздохнул старый каменоломщик. — Боюсь, загремит.
— Не каркай, старый! — набросился Степа.
— Валить, что ли?!
— Вали!
У плахи по обеим сторонам стали двое, остальные поодаль, и в припоре сделалось сразу тихо, как в могиле. Слышно было, как бьются тревожно сердца у каменоломщиков, как потрескивают лампы и как далеко-далеко, в заброшенных припорах со странным шорохом осыпаются потолки и стены. Чуялось приближение торжественного момента.
— Господи, благослови!
Плаха дрогнула, закачалась.
— Беррегись!
Раздался треск. Плаха опрокинулась и легла на постель, родив густое облако пыли.
— А чтоб! — послышалось энергическое ругательство.
Облако разорвалось.
Каменоломщики стояли мрачные, злые, и у ног их валялась, рассыпавшись на десятки кусков, плаха.
— Вот она, каторга! — сверкнул глазами Степа. — Возились весь день, и что?!.
— Плох стал камень нынче, очень плох! — покачал головой старик. — Все слой да слой! Этак с голоду помрешь!
— И помрем!
Кто-то сзади обнял Петра. Он повернулся и увидел Сашу. Она прижималась к нему и ласково и с любовью заглядывала ему в глаза.
— Тятенька! Не горюй!
— Что ты?! Хочешь домой?
— Хочу!
Он с размаху вонзил лом в песок, взял ее за руку, и они пошли.
С уходом Саши в припоре стало еще мрачнее, тоскливее.
V
Петр, освещая дорогу, вел Сашу осторожно, часто приподнимая ее и перенося через валявшийся на земле бут — мелкий камень.
— А нынче, тятенька, потолок завалился. Чуть не задавило, — открылась Саша.
— Что ты? Где это было?!
— В первом проходе.
— Испугалась, девчурка?
— Нет! Жучка вот… Тятенька, Ванька обижает меня. Шла я к тебе, он — навстречу. «Ты, Ваня?» — спрашиваю. А он давай ругаться и Жучку мучить. Выдери его за уши!
— Будь покойна! А ты вот что, детка. Не смей больше ходить сюда. Ты или заблудишься, или задавит. Знаешь, — добавил он серьезно, — тут волки бегают!