Козими еле удержался, чтобы не крикнуть: «Посмотрите, посмотрите, что у Брамбиллы под тюфяком!» Однако счел за лучшее промолчать. Продавец картофеля заискивающе улыбнулся господину чиновнику, жуя черствую корку.
Внезапно налоговый агент поднял свои круглые, как у сыскного пса, глазищи к потолку и ткнул пальцем вверх так, словно уличил профессора в укрытии краденого добра. На штукатурке проступили налеты сырости, местами она вздулась, напоминая облако. Одни узоры складывались в четкий рисунок, другие были расплывчаты, словно причудливые видения.
— Вот отпечатки ваших снов! — грозно провозгласил чиновник налогового ведомства. — Закон не обойти!
С неожиданным проворством он выскочил в келью Брамбиллы.
— Ага, и здесь тоже! — торжествующе воскликнул он, показывая на потолок.
Потом вынул из папки какой-то приборчик, очень похожий на фотоаппарат, один раз щелкнул со вспышкой в келье Брамбиллы, второй — у Козими. Затем, весьма довольный собой, направился к двери.
— Сны у меня, поверьте, самые невинные, — умоляюще произнес профессор.
— Проверим в архиве, — отрезал налоговый агент и скрылся за хлипкой дверью.
Спустя три дня он вернулся. Ни слова не говоря, вручил Козими и Брамбилле листки бумаги — белый и желтый. Хитро улыбнулся продавцу картофеля, пялившему на него свои бараньи глаза.
Белый лист гласил:
«Брамбилла Карло, продавец клубнеплодов, имуществом не владеет, занимается тяжелым физическим трудом. Отпечатки снов категории В-2; сны нехитрые — о бутылях вина, о жирной колбасе, чесноке и растительном масле. А еще о грошовых безделушках и вульгарных женщинах. От налогов освобождается».
Козими дрожащей рукой взял свой желтый лист и прочитал следующее:
«Проф. Козими Альфредо, работа непостоянная, живет в достатке. Отпечатки снов категории А-1: сны о драгоценностях, старинных зеркалах, гравюрах, порой цветных, о редких картинах, о фарфоре фабрики Каподимонте, серебре, постельном белье из чистейшего льна, о вилле в деревне, о выигрышных номерах лотереи. Наивысший налог на движимое и недвижимое имущество…»
МАСКИ
В пышных залах герцогского дворца Миолии карнавал был в самом разгаре. История континента еще не знала такого грандиозного торжества. Приглашенные заглядывались на свое отражение в мраморе колонн. Тягучие, мелодичные звуки оркестра вели за собой танцоров, одетых на редкость живописно.
Только Главный церемониймейстер барон Орбайс и Главный камергер граф Цурлино не танцевали, а, стоя в сторонке, о чем-то вполголоса беседовали.
— В следующем году, дорогой граф, — прошептал Орбайс, — надо будет все продумать заранее!
— Как вас понимать, барон?
— Четко распределить карнавальные костюмы. Разве я неясно выразился?
— А как же свобода, барон? Каждый хочет иметь свободу выбора.
— Так вот, во имя этой самой свободы!.. Впрочем, взгляните сами, дорогой граф! Такое впечатление, что мы не на придворном балу, а на школьном утреннике!
— Да, но нельзя же после стольких уставов ввести еще и этот — указать каждому жителю Миолии, какую маску ему носить. Право же, хватит с них и того, что они противогаз носят.
— Однако допустимо ли, чтобы, скажем, депутаты парламента почти все до одного вырядились в костюмы паяцев?
— Тут нужно различать…
— Различать, различать… Слишком много Арлекинов.
— Но есть и Пульчинеллы. Встречаются и маски Тартальи и Стентерелло. А вот капитан Фракасса.
— Но все они паяцы.
— Что поделаешь! Вы, я вижу, других критиковать горазды, ну а сами как нарядились?
— Ну, я человек современных взглядов — надел маску золотаря. Поверьте, она мне недешево обошлась. Разве не видно, что она из чистого золота?
— Ах, барон, не будьте так придирчивы. К сожалению, вы правы — многие гости надели убогий костюм Панталоне. И все же взгляните вон на ту группу у стола с закусками. Они без малейших затрат взяли и перелицевали свои ливреи. Находчивые люди, не правда ли? Как жаль, что я не смог этого сделать.
— Почему же?
— Да потому что к прошлогоднему карнавалу я уже перелицевал свой сюртук.
— Неужели в вашем гардеробе всего один сюртук?
— Все до одного уже перелицованы.
— Скажу вам по секрету, я и сам об этом подумывал. Да только слишком много было карнавалов. Уж простите за откровенность, но, по-моему, у нас тут сплошной карнавал. Проходят дни, месяцы… а карнавал продолжается. Как вы объясните столь странное явление, граф?
— Знамение времени, барон. В вас говорит мятежный дух юности!..
— Не произносите вслух эти глупые слова — «мятежная юность». Осторожность не повредит и на бале-маскараде!
— Здесь нас никто не слышит.
— Но я-то вас слышу.
— Вы-то, конечно, барон.
— И могу причинить вам неприятности.
— Ничуть не сомневаюсь.
— Лучше никому не доверять.
— Даже вам?
— Особенно мне.
— И себе самому тоже?
— Себе тем более.
Граф Цурлино забарабанил пальцами по бедру мраморной Венеры, великолепной копии Венеры Милосской, — верный признак того, что хотел бы изменить тему разговора.
Домино кружились в изящном вальсе, прижимаясь к змеям. Сами змеи были из папье-маше, но их раздвоенные жала казались настоящими. Крокодилы — одна из наиболее эффектных масок — отплясывали тарантеллу. Бледного Пьеро, под тем предлогом, что на карнавале допустимы любые забавы, бомбардировали конфетами. И все веселились, глядя на ошалевшего беднягу. Многие протягивали что-то соседу в зажатом кулаке. Потом со смехом разжимали пальцы и показывали, что на ладони — конфетти.
— Любопытно было бы посмотреть, — помолчав, сказал граф Цурлино, — какую маску выбрал себе наш обожаемый правитель.
— Я и сам сгораю от любопытства.
В тот же миг во дворе, на лестнице, у входа загремели сотни золотых труб. Мгновенно воцарилось молчание, стихли и звуки музыки. Мажордом трижды стукнул по мраморной подставке, возвестив громовым голосом:
— Его высочество Великий герцог Миолии!
В сопровождении дам и пажей появился улыбающийся Великий герцог.
— Невероятно! — прошептал барон. — Великий герцог не надел никакой маски!
И в самом деле его величество изящно выступал впереди своей свиты в сером двубортном костюме с галстуком в белый горошек и цветком в петлице.
— Поразительно! — отозвался граф Цурлино. И направился к Первому министру, чтобы выведать у него секрет.
Очень скоро все выяснилось. Гости восторженно зааплодировали. Оказывается, и Великий герцог надел маску. Но не снаружи, а изнутри — вместо каменного сердца он нацепил мягкое, картонное.