Девушка стоит на берегу реки, в глазах все тот же ужас и молчаливая мольба, дорожки от слез по щекам, шаг в сторону, к черной, поникшей фигуре монаха, и тонкие руки с кольцом, умоляющие, печальные... Лица монаха не видно, он берет кольцо, и девушка, улыбаясь сквозь слезы, что-то ему говорит. Ты знаешь эти слова, ты слышишь их каждую ночь вот уже несколько лет. "Что ты делаешь? - кричишь ты. - Остановись! Опомнись! Что ты делаешь?! Ты всю жизнь будешь платить за это!!!" Монах, словно что-то услышав, поворачивается на мгновенье, и тебя ослепляет блеск серебра, а пальцы вновь ощущают холод, ты закрываешь глаза, но это не спасает, ты видишь камень, привязанный к ее ногам, тонкие руки, опутанные веревкой, и серую влагу глаз... Круги на зеленой воде, на черной воде, на красной воде... Круги, круги... Ты кричишь, вновь во все зеркало лицо твоего двойника, воспаленные глаза и кольцо в ладонях.
- Будь ты проклят, Бог! - кричит или он или ты, или вы оба вместе, и крест на черном плаще разваливается на кусочки и падает, падает, падает...
Ты вздрагиваешь и открываешь глаза. Над тобой благообразное лицо старого волшебника.
- Теперь ты понял, что так мучило тебя?
Ты садишься и сжимаешь руками виски:
- Я убил ее.
- Этого требовал Бог. Ты не мог иначе.
- Мог! Мог, но не захотел! - кричишь ты и впиваешься в него взглядом. - Что мне делать теперь?
- Жить, - просто отвечает волшебник, пытаясь влить спокойствие в твою душу.
- Я убил ее... - шепчешь ты, качаясь из стороны в сторону.
- Теперь-то все и начнется, поверь мне.
Ты бросаешь на него дикий взгляд и выбегаешь вон.
Поток людей и машин уносит тебя все дальше и дальше, ты бредешь в море зонтов и голов, словно безумец, ничего не понимая и не видя. Струйки осеннего дождя стекают по твоим волосам, но ты не замечаешь, что совершенно промок. Людской водоворот несет тебя все дальше и дальше, и выбрасывает в какую-то промерзшую подворотню. В серых питерских сумерках ты еле различаешь сжавшуюся в углу одинокую фигурку. Черноволосая девушка робко поднимает голову, и ты видишь огромные глаза, серые, как небо у тебя над головой. Ты прижимаешь ее к себе, целуешь пахнущие дождем волосы, и по щекам твоим текут слезы. Девушка стоит. Уткнувшись лбом в твою куртку, потом осторожно поднимает лицо, и, даря свет твоим измученным глазам. Говорит, как тогда у реки:
- Когда ты утопишь меня второй раз,
Родившись снова, я стану ведьмой.
И Бог уже не победит.
...Разваливается на кусочки серебряный крест и падает, падает, падает...
КОМНАТА НА ДВОИХ
Они снимали комнату на двоих. Писатель и музыкант, приехавшие в Москву из глубины провинций, чтобы жить, творить, и кто знает, как все может обернуться, люди испокон веков верят в чудо, может быть, схватить за хвост красавицу птицу-фортуну.
Писатель гордо носил черное каре и тонкие усики, высоко держал голову и был не по годам серьезен. Исторический роман, который вышел у него несколько лет назад, успев чудом проскочить через издательство еще на тот момент не до конца разваленного государства, в количестве десяти книг, аккуратно дремал на полке, дожидаясь часа своего триумфа.
Музыкант успел поиграть не в одной московской группе среднего пошиба, длинные волосы стягивал в хвост, носил вечные джинсы, и, даже занимаясь какими-то другими, не связанными с музыкой делами, напевал себе под нос только что рожденную мелодию, которые выплескивались из него фонтаном.
Писатель ходил по издательствам, пока безуспешно, работал над новым романом, который обещал быть интереснее и сильнее первого, подрабатывал в нескольких журналах и газетах одновременно, гонораров из которых хватало лишь на пай за комнату в двухкомнатной квартире и хлеб. Иногда, если повезет, - с маслом, но чаще - без.
Музыкант писал аранжировки, подрабатывал сезонным басистом, и даже ухитрился как-то раздобыть довольно неплохой, хотя слегка потрепанный компьютер за сравнительно недорогую цену, подшаманил его слегка, докупил нужных деталей, и теперь имел возможность слушать компакт-диски, ставить музыкальные программы и больше работать дома.
Они познакомились на обычной около-музыкальной тусовке, куда писатель попал совершенно случайно, не в силах отказать своей новой подружке, у которой на тот момент он жил, и которая была отчаянной фанаткой группы, где по странному стечению обстоятельств в это время как раз играл музыкант.
Вечер окончился стандартной ночной пьянкой, писатель и музыкант, сидя на полу чьей-то кухни и периодически стукаясь головами о батарею, пили водку и признавались друг другу в любви, оставляя друг за другом звания гениального басиста и прозаика. Подруга писателя тщетно пыталась разбить их тандем в течение всего вечера и переключить внимание музыканта на свою особу, в конце концов, поняла всю бесполезность своих усилий, плюнула и ушла с кем-то из молодящихся поклонников группы, забрав перед уходом из кармана писателя ключи от своей квартиры.
Утро было мерзким и серым, словно тоже болело с похмелья, вывернутые карманы насыпали мелочи лишь на две бутылки пива. "Или чекушку!" - радостно сообразил музыкант, стараясь не шевелить раскалывающейся головой. "Это, видимо, от батареи", - глубокомысленно заметил писатель, вяло отодвигаясь в сторону от проворного веника хозяйки квартиры и ее выразительного взгляда, ясно говорящего, что терпение у нее далеко не вечное, и вообще, все нормальные люди уже давно бы поняли, что им пора.
Улица встретила их запахом свежих деревьев, сыростью и желтой листвой, падающей к их ногам. Вожделенная чекушка была куплена и благополучно выпита, дорога до электрички занимала достаточно времени, чтобы покурить, не торопясь, и обсудить план дальнейших действий. Оба совершенно одинаково полагали, что лекарственного действия чекушки хватит ненадолго, карманы были пусты, как незамутненный разум идиота, писатель трезво предположил, что вчерашняя его подруга сегодняшней уже не является, и идти ему явно некуда. Музыкант, не долго думая, предложил поехать к нему, предупредив только что обретенного друга, что через два дня им обоим придется съехать, так как его кинули с деньгами, и за следующий месяц ему платить просто не чем, а хозяин квартиры - такая сволочь, ждать не будет ни дня.
Писатель пару минут соображал, потом сообщил, что в квартире его вчерашней подружки остались его вещи и в них, как это ни странно, приличная сумма, частью полученная из журналов, частью присланная из дома, и, если музыкант не против, было бы уместно перебраться к нему и заплатить за квартиру, при чем, чем скорее, тем лучше, подружка его - девушка горячая, и может, в силу непредсказуемости своего характера, выкинуть вещи писателя в подъезд, навряд ли они там долго пролежат. "Что же ты молчал?!" - искренне сочувствуя, воскликнул музыкант, и они поехали.
Они являли собой странную пару: худощавый и не очень, высокий и приземистый, брюнет и блондин, интеллигент и разгильдяй. Писатель курил редко, но предпочитал исключительно "Яву", музыкант смолил все без разбора - на что хватало денег. Утром, когда музыкант еще спал, вернувшись домой на последней электричке, писатель, благоухающий самым дешевым из дорогих одеколонов, методично обходил издательства и редакции в надежде заполучить работу и пристроить рукопись. Музыкант просыпался поздно, лениво почесывая длинную гриву, выползал на кухню, разогревал оставленный ему завтрак, тащил его в комнату, включал компьютер и глотал, практически не жуя, запивая обжигающим чаем. Писатель возвращался часам к пяти, если не случалось ничего неординарного, ворчал про немытую посуду, брошенную в комнате на стуле, который заменял им журнальный стол, музыкант весело отшучивался, потягивался и шел готовить обед из того, что в данный момент находилось в холодильнике и кухонном шкафу. Часов в шесть оба садились за стол, музыкант выслушивал очередную историю бесплодных скитаний и, в меру своего разумения, давал дельные советы. Писатель уныло закуривал первую за день свою сигарету, пока музыкант метался по комнате в поисках разбросанной ночью одежды. Музыкант, ласково запрятав в кофр гитару, хлопал дверью и скатывался по лестнице, а писатель, бережно потушив и сложив в специальную банку окурок, садился за компьютер работать.