"Чудо-юдо-рыба-кит..." - подумала она...
- Поплыли? - он повернулся в кресле и коснулся ее лодыжки кончиками пальцев. По ее ногам пробежала дрожь, скользнула вдоль бедер, задела грудь, и застыла где-то в районе висков.
- Куда? - дрожащим голосом спросила она, втянув под себя ногу и пытаясь изобразить простым карандашом зеленый дым его глаз. - Хотя... Я даже не буду спрашивать куда...
- А тебе это надо? - он снова протянул ей мартини.
- Нет, - подумав, мотнула головой она, штрихуя его вьющиеся волосы. - А ты не боишься, что когда я тебя нарисую, тебя не станет?
- Смотря как нарисуешь, - пожал плечами он. - Если очень стараться...
- Я постараюсь! - неожиданно со злобой ответила она и отшвырнула от себя рисунок. Он не получился!!! Она так и не смогла передать этой его неуловимости улыбки, этой его незабываемости и непохожести, этого его ощущения не проходящего лета...
Она соскочила с кровати, подхватила с пола упавший лист, с которого смотрели улыбающиеся глаза и взгляд торжествующего лета, и стала рвать его на мелкие клочки.
Кусочки бумаги падали на пол, она топтала их в исступлении, она выгоняла его, а он по-прежнему сидел напротив нее в кресле, улыбаясь своей незабываемой улыбкой и протягивая ей бутылку мартини...
- Уходи, - устало сказала она, когда истерика закончилась, и она, обессиленная и сникшая сидела на кровати, уставившись невидящим взглядом в белое покрывало.
- Подари мне эту картину, - неожиданно спокойно попросил он, словно только что не носился вокруг нее с водой и мокрым полотенцем, и указал на закрытый покрывалом холст.
Она подняла на него глаза, но у нее не было сил, чтобы удивляться...
- Забирай, - сказала она. - Забирай и уходи.
Когда за ним захлопнулась дверь, все вещи, стоявшие в ее квартире, всегда такие родные и близкие, попрятались по углам, и она осталась один на один с кривляющейся пустотой мольберта. Звенящая тишина заполнила ее всю, коснулась ее глаз и превратилась в луну. В зияющую белую, круглую луну. Луна заглянула в замочную скважину штор и удовлетворенно увидела съежившуюся на кровати фигурку напротив пустого мольберта. Она накинула плащ и вышла на улицу.
...И небо между домами казалось ей сплошной серой стеной... Стеной одного из многочисленных домов, без окон, без дверей, без крыш... Просто сплошной серой пеленой, построенной нелепым строителем, который никогда не знал, что он строит и зачем, и кому и как потом придется в этом жить... От этого стало грустно, но не более, потому что все вокруг продолжалось: и это серое небо, и эти серые крыши, и этот дом, в котором она жила... Продолжала жить... Еще умела жить... Она снова уставилась на серое небо за окном троллейбуса. Там, как и много дней назад, шел безудержный дождь. И серые дома, проплывающие мимо, казались такими же кусочками этой большой серой ступни, уже давно наступившей ей на голову...
- Я не могу больше... - уже даже не поняла, а просто облегченно выдохнула она и, все уже решив наперед, спустилась в метро.
Поезд, который должен был принести ей вечное облегченье, почему-то задерживался, и она, обессилевшая от ожидания, прислонилась к холодной плите колонны.
И в это время неожиданно и тоскливо под потолком зала заструился саксофон, он летел и парил, несся в переходах метро, вливая в нее зеленый дым глаз, даря надежду, и обещание не проходящего лета... Песнь торжествующего лета...
Она улыбнулась, открыла глаза и сделала шаг ему навстречу. Ее закружила в восторженном танце его музыка, сдирая с нее, как обертки с конфет, печальные воспоминания, ночные страхи и подглядывающую луну...
МУЗЫКА
Я умею играть на клавиатуре ночи. Клавиши ночных деревьев звучат низко и гулко, разнося по окрестностям шепот и шорох. Клавиши асфальта скрипят проезжими машинами и руганью водителей. Клавиши неба поют протяжно, слегка срываясь на надрыв в полнолуние. Луна звучит нежно-тревожным голосом скрипки. Дома гудят надсадно и сердито, возмущаясь от того, что кто-то нарушает их ночной покой.
В моей музыке нет гармонии. Хаос невидимых туч вносит свой диссонанс. То и дело одна из клавиш расстраивается. Я хороший настройщик, но даже мне приходится долго с этим возиться. Капризы дождя иногда терпимы, а иногда он просто выводит меня из себя своими претензиями к ветру. Ветер тоже хорош: летая, где придется, он очень часто роняет на клавиатуру подобранные сны. Старый барахольщик... Сны застревают между клавиш, и мне приходиться долго их выковыривать, потому что они вносят в мою музыку невыносимую фальшь.
Я изо всех сил стараюсь совладать с этим хаосом. Мне очень хочется, чтобы моя музыка наконец-то по-настоящему зазвучала. Пальцы мои в кровавых мозолях.
Недавно прямо на клавиши упала окровавленная птица. Мне пришлось перестать играть. Я полночи провел, возвращая ее к жизни. Она улетела, даже не чирикнув мне на прощанье, а я все оставшееся время подбирал мотив ее забившегося сердца.
Неделю назад меня удивила луна, сказав, что не желает больше играть в оркестре, а хочет солировать. Убеждать ее в обратном было очень тяжело. И все это время мои руки не касались клавиш. Стихла музыка...
Я брел по небу, измотанный и уставший, город внизу спал, над домами витали беспризорные сны, пытаясь забраться в редкие открытые форточки. Стояла потрясающая тишина. И, послушав ее, я понял, что в этой тишине есть та гармония, которую я так отчаянно и долго искал. Руки мои опустились, и из подушечек пальцев заструилась кровь. Значит, все было напрасно? Все мои метания, искания, труды? Но ведь я слышу ее, ту музыку, которая должна была звучать! Она и сейчас звучит в моей голове. Почему, стоит мне только коснуться клавиш, все начинают играть совсем не так? Может быть я просто плохой музыкант? Тогда зачем мне даны руки, голова, слух? Почему я не мыслю себя без этой музыки? А она?.. Интересно, как она?..
И я почти побежал.
Клавиатура ждала меня. Я взял аккорд, и сквозь слезы на глазах увидел расплывающуюся, неопределенную фигуру Музыки.
- Я думала, что ты ушел насовсем, - шепнула она и сделала странный пируэт.
- Если тебя будет играть кто-то другой, - закричал я, - если тебя будет играть кто-то другой, в тебе будет гармония?!
- Что такое гармония? - удивленно приподняла брови моя Музыка.
- Это... - я долго не мог найти определение. - Это, когда все звучит слаженно, без диссонанса и фальши.
- Разве ты видишь во мне фальшь и диссонанс?
- Я их слышу! - я взял аккорд луны.
Музыка рассыпалась на части и собралась около моего виска.
- Им тоже надо жить, - рассудительно заметила она. - У каждого свой хлеб.
Я ударил по клавишам изо всех сил.
- Ты должна быть другой!
- Я такая, какой ты меня сыграл, - улыбнулась Музыка. - И я себе очень нравлюсь.
- Если тебя будет играть кто-то другой, - повторил я. - В тебе будет гармония?
- Если меня будет играть кто-то другой, это буду не я, - поникла Музыка.
- За мной стоит очередь желающих. Все они считают, что справились бы с этим делом гораздо лучше, чем я...
- Я так не считаю, - Музыка облетела вокруг меня и легким движением обняла за шею. - Если не станет тебя, не станет и меня...
- Тогда не мешай мне! Стань такой, какой я хочу тебя слышать! - в моем голосе звучала истерика.
- Сыграй меня по-настоящему...
Я убрал руки с клавиш, и Музыка рассыпалась.
Я схватился за голову, потому что в моей голове она зазвучала громче. Я изнемогал от силы и чистоты звука, и плакал, зная, что я не сумею это повторить...
Я поднялся из-за клавиатуры и побрел к Ночи.
Ночь встретила меня приветливой улыбкой. Мне всегда казалось, что она ко мне неравнодушна.
- Я больше не могу быть твоим придворным музыкантом, - сказал я.
- Вина? - Ночь протянула мне темный наполненный бокал.
Я машинально взял его, и так же машинально хлебнул горячую, пахучую жидкость.
- Я больше не могу...
- Мне понравилась твоя сегодняшняя музыка, - перебила меня Ночь. - Было в ней что-то такое...