– Почему на улице!.. – воскликнул я. – Есть же теперь куча всяких баров… ночных кабачков…
– Но там после двенадцати дорого.
– Да плевать! – зашумели мы с Юрой. Хотя у меня в карманах оставалась лишь половина пенсии, да у Юры с тысячу рублей телевизионных денег за рекламный клип.
– Ну, если вы не торопитесь, господа.
А даже если бы и торопились. История, рассказанная Сашкой, очень напоминала историю о том, как утверждали меня начальником экспедиции
(у меня отец был в плену) или историю, как Юрке не дали сыграть в молодости Павку Корчагина, потому что был черноглаз. Тогдашнему главному режиссеру втемяшилось, что главный герой гражданской войны должен быть с синими глазами, и конечно же белокурым. А Юра, как и
Сашка, черняв.
Мы вышли на улицу, летняя ночь была обворожительна, звезды над головой сыпались во все стороны. Хотелось декламировать… это у
Маяковского?
Когда звездами нагусто
Забиты ночи августа.
Выпитое давало знать, Юра начал насвистывать довольно фальшиво арию герцога из "Риголетто", Сашка подал мне чехол и, перебив Юру, заиграл на своей скрипочке чудную колыбельную Моцарта.
Мы увидели светящуюся надпись: "Заходи, дорогой" и вместе с нашей музыкой спустились в погребок. Здесь обслуживали южные мужчины, водка пахла чачей, но было неплохое красное вино, Сашка сказал, что это не подделка, мы взяли по бутыли (объем 0,7 литра, раньше такие посудины назывались "гитлер"). И наш удивительный знакомец продолжал:
– Ребята, не трагедия для человечества, когда сталкиваются Моцарт и
Сальери, но трагедия для государства, если Моцарт здесь мусор… как и милиция, кстати, мусор по фене… Мусор и менты – вот вся Россия.
– Осторожно! – предупредил его Юра, заметив, как в погребок сошли два милиционера. Они, конечно, услышали слова Сашки, и все бы ничего, если бы он вдруг не захорохорился:
– А что?.. если появляются оборотни в погонах, я должен молчать?!
Меня слушал в зале Косыгин и плакал. Не Касьянов, суки, а Косыгин.
Это большая разница. Как между жопой и абрикосом. Ты, иди сюда!.. – и Сашка, кивнув толстому, наверное, главному милиционеру, сыграл на скрипке известную всем в России мелодию: тата-тита-тата. Которая читается: "А пошел ты на х…"
Когда нас служители порядка, от которых самих пахло, взяли за локотки, Юра возопил хорошим актерским баритоном:
– Дайте рассчитаться, вы! Если вы привыкли на халяву, то мы, как честные граждане… – и тут же получил резиновой палкой по голове.
Рассчитался я, причем с нас взяли весьма мало – наверное, торопились выпроводить вон странных посетителей.
И милиционеры нас повели в милицию – это через улицу, в здание с решетками на окнах.
Вот и дежурный за стеклом встал из-за стола, приветливо улыбается.
Хоть какая-то забава на ночь. Интеллигентные люди, не бомжи, с интеллигентами можно повеселиться.
– Вещи на стол, – скомандовал толстый мент, кстати, лицом своим добрым, бабьим, очень похожий на прекрасного, ныне покойного дирижера и композитора Светланова. А вот поди ж ты, какой суровый!
Выкладывая на стол бумажник, я понял, что его содержимого больше не увижу. Юра картинно зажал в зубах последнюю пятисотрублевую бумажку и мычал, мотая головой: не отдам.
Сашка же, обнимая скрипку в футляре, отскочил в сторону.
– Не трогать. Это святое.
Толстый мент вырвал футляр со скрипкой и замахнулся им, чтобы ударить по башке старого лысого музыканта. Кстати, парик остался в большом ресторане.
– Стой, сучара! – вдруг заорал, приседая, Сашка блатным каким-то голосом, человек, еще недавно страстно и складно говоривший на музыкальные темы. – Как же я вас ненавижу! А вот дайте Вове-Бороде позвоню… это наш профэссор, – оскалил он кривые зубы. – Он тебе скажет, сильно бить или потише.
– Какая еще борода?.. – прохрипел толстяк, схвативший скрипку, но второй милиционер вдруг одернул его и молчаливым взглядом дал что-то понять.
– А ты откуда его знаешь? – спросил второй мент у музыканта.
– Я всё знаю в мой стране! – горделиво заявил Сашка. – Дайте мне телефон!
Судя по всему, сотрудники порядка не хотели, чтобы он звонил. Но Юра
Галкин, еще не успевший выложить на стол всё содержимое своих карманов, быстро подал музыканту свой сотовый.
Слегка раскачиваясь, но вполне соображая, что он делает, Сашка набрал номер и, кашлянув, сказал:
– Вова, это я, Сашка. Меня менты замели, да в Железнодорожном. Ну, рядом с тобой. Скажи им. Моцарта играть не дают. Хорошо, – и протянул трубку. – Кто у вас главный?
На глазах багровея, трубку взял второй милиционер. И послушав две-три секунды, вдруг заныл:
– Владимир Александрович, да они просто были пьяны… ну, и мы, чтобы проводить домой… Сейчас. На нашей. Сделаем, – вынув из рук первого милиционера футляр со скрипкой, он передал его Сашке, затем, развернувшись, хлобыстнул своего напарника по морде.
– Иди, промой шары. Скажи спасибо, если завтра… – он не договорил.
Напарник молча отступил к стене. Дежурный хмуро смотрел на происходящее.
Я спросил:
– Могу ли обратно положить к себе свои предметы?
– Конечно, – спокойно отвечал второй сотрудник. – Я вижу, вы протрезвели. А выглядели очень пьяными. Извините.
– Чего не бывает, – буркнул Юра, пряча сотовый.
Сашка обнял скрипку в чехле и, ничего не говоря, вышел первым на улицу, под звезды.
К крыльцу задом подкатил "воронок", мигая фарами. Мы поняли, что его подают нам. Это выглядело смешно и ужасно. Но Сашка не стал более ни ругаться, ни веселиться перед милиционерами, только рукой махнул:
– Спасибо. Мы сами.
Минут через десять, уже отдышавшись, мы стояли возле отключенного на ночь фонтана, перед театром оперы. Музыкант выглядел смущенным.
– Извините, господа, – сказал он. – Такие встречи нарушают нормальное общение. Хотя, может быть, это и хорошо, что нас еще раз унизили…
Юра спросил:
– А кто такой этот Владимир Александрович? Полковник? Генерал?
– Генерал? Да ну что вы!.. – Сашка вдруг расхохотался, согнулся до земли – так хохочут дети от чего-то уморительно смешного. И уже снизу сверкнул глазами. – Теневой авторитет. Официально числится тренером команды борцов.
– Ты с ним дружишь? – удивился я.
– А почему нет? Если государству наплевать на Моцартов, то Сальери обойдутся с помощью донных рыб. Чтоб совесть не так грызла. Бандиты грабят одного через десятого, в основном себе подобных. А государство чешет всех подряд, – он кивнул на скрипку. – Если вы тогда по телику слушали меня, наверно, заметили: у меня была другая.
В Москве у меня ее отобрали суки в переходе. Скрипка была не ахти, но все же. Когда вернулся в Красноярск, по пьянке рассказал на авторадио… там мой приятель работает… и вдруг за мной приезжает длинный такой "линкольн", везут, бля, за город, суют в руки скрипку: – Играй.
Я осмотрелся – мордовороты сидят, будь здоров. В цепях и так далее.
Но в костюмах, что-то празднуют. И среди них бородач такой, зубы ненастоящие. Кивает.
– Что играть? – спрашиваю.
– А что любишь? Небось, Моцарта?
– Моцарта, – говорю. И вжарил им пару мелодий Сальери, им-то откуда знать? Зацвели мужики лицами, оттаяли.
– А теперь, – кричат, – давай "Мурку". Знаешь??
Да кто ж ее не знает? Заиграл я "Мурку", да со всякими отходами, каденциями и выкрутасами, заехал в пару других тюремных песен, вернулся к "кожаной тужурке"… ну, слабо ли мне, получившему серебряную медаль на Всесоюзном конкурсе?
– Молодец! – рычит бородач. – Бери скрипку. Мы слышали, у тебя горе.
Она не итальянская, но хорошая, мне в Москве сказали. А если еще раз кто обидит – звони прямо мне.
Посадили в "линкольн", отправили домой с охраной. Непьющий такой, молодой паренек, чисто одет.