Подтянув воротник и опершись на палку в правой руке, человек медленно пошел вниз по невысоким пологим ступеням.
Его сухое покашливание все слабее и слабее нарушало ночную тишь.
1.09.1984
Лучше быть жертвой, чем палачом.
А.П.Чехов
– Нет, не могу больше, мочи нет нести этот груз. Я и прежде страдал от такого состояния, но не понимал, от чего оно происходит.
– А сейчас?
– Сейчас страдаю вдвойне. Оказывается, все, что происходит со мной, вокруг меня,- объективная реальность. Теперь я уяснил, что это так и должно быть.
– Все приносит и уносит время!
– Вот именно! Объективная реальность – она и наводит на меня грусть, печаль и тоску. Она же надвинула мне на душу столь тяжелый камень, что нести его с каждым разом все труднее.
– Не только ты в таком положении, Ник.
– Погоди, Саломка, не уходи. Немного поговорим.
– Мне надо идти.
– Ну, пожалуйста.
– От этого легче не будет.
– Словно земля уходит из-под ног. Сердце вздрагивает, как в самолете от резких перепадов, и тошнит, как после тяжкой тряски.
– Рановато тебе допускать такие чувства, Ник. Ты еще молодой. Все лучшее у тебя впереди, поверь мне.
– Как и худшее. Хм! Держу пари, ты меня обманываешь, так же, как в свое время обманывали и тебя.
Саломе закурила. Она сидела в пальто и готова была встать и уйти, как только ее отпустит Ник.
Впрочем, удерживал ее не только Ник. Ей давно надо было идти, а ноги не повиновались.
– До чего же мы, люди, привыкли друг другу врать,- продолжал Ник. – Даже в благих делах без врак порой не обходимся.
Саломе глубокими затяжками выкуривала “свою жизнь”, наполняя легкие ее “ароматом”. Теплый, белый, светлый дым ложился на душу холодом, болью, черным смогом и тревогой от еще вроде незнакомого, непонятного утомления.
– Займись делом, Ник,- посоветовала Саломе, потушив сигарету о стеклянную пепельницу, с такой тяжестью, вздохом и болью, что Нику стало еще мрачнее.
– Черт его знает,- подумал он,- прямо какое-то темное царство.
– Займись делом, и все пройдет,- повторила Саломе, приподнимаясь со стула. Нехотя, неторопливо направилась к двери, словно чувствовала и с трепетным интересом ждала от Ника чего-то смутно угадываемого и таинственного. Силилась незаметно вытянуть из него слова, которых он никогда ей не говорил, но которые ей виделись за его душой.
Сильная рука Ника остановила ее движение.
– Подожди, я никак не решусь, пойми.
Сердце Ника снова вздрогнуло и затрепетало.
– Ты о чем,-будто не догадываясь, осведомилась Саломе.
Они взглянули друг другу в лицо.
– Ты чего смотришь?
– Разве ты не тоже самое делаешь?
Ника вновь настигла печаль.
Частые и крупные поражения, случавшиеся в его жизни, приучили его примиряться не только со своей невезучестью, но и со своими страхами и опасениями, он даже начинал замечать в себе порою то радостное любопытство, которое испытывал, еще когда только ставил себя в положение побежденного, побитого, потерпевшего.
Он разжал руки и неторопливо вернулся к окну. Его подтолкнула туда не собственная нерешительность, а игра Саломе, которую она столь искусно вела. Большой жизненный опыт в таких ситуациях был, конечно, на ее стороне, и она этим пользовалась. В глубине души даже наслаждалась, бравировала таким своим превосходством.
Он же никак не мог разобраться – то ли она его не понимала, то ли понимала и душила свою жертву, доводила до последнего вдоха, пыталась приоткрыть наконец занавес между их отношениями, разрушить альтернативность, неопределенность, неконкретность, абстрактность и шуточность контактирования с еще одним представителем того пола, к которому относилась явно недружелюбно.
У Ника не было выхода, он должен был ей сказать, иначе несказанное могло разнести его изнутри.
– Я думал о тебе все время отсутствия,- решился он негромким голосом приступить.
Саломе перевела дыхание и сделала вид, что это для нее новость.
– Неужели ты не видишь, не чувствуешь ничего? – налетел на нее Ник в раздражении.
– А ты сам? Тоже ничего не чувствуешь и не понимаешь,- так же нервно отозвалась Саломе.
– Так в чем же дело?
– А в чем?
Пауза вновь разъединила их.
Ник отвернулся от ее взгляда, вперился в темные воды реки, протекавшей по самому центру города, и в незатопленные островки в ее русле.
– Я не могу больше так, – жалобно простонал Ник и, не в силах произнести более ничего, торопливо вышел из комнаты.
Долго молча стоял за дверью, пытался унять подступавшие к глазам слезы.
На душе было тяжко, но все же тепло. Он долго толком не мог понять – счастливые ли это минуты ненастья или ненастные мгновения счастья?
– Что это ты задумал, Ник? – строя выражение ни в чем не повинной и не понимающей, что между ними происходит, вышла вслед за ним Саломе.- Ведь я тебе и вправду в мамки гожусь,- проговорилась она, явно опережая события.-Право, ты и вправду сошел с ума! И как такое могло прийти тебе в голову.
Но кому на свете удавалось заглушить чувства, которые сейчас испытывал Ник, назидательным изумлением.
Попытка Саломе кончилась неудачей, Ник легко ее отпарировал.
– Все, Саломка, я приехал!
– Ты можешь погубить нашу дружбу и наши светлые и чистые чувства и отношения,- предостерегла его Саломе.
– Я не в силах снести то, что происходит со мной по твоей и не по твоей вине.