Пока с кафедры делались объявления об обеде в пользу больных СПИДом, посещении пациентов в местной больнице, занятиях кружка, концерте, мамуля вся извертелась.
— Просто диву даюсь, как они еще ухитряются службы отправлять, — говорит она.
В последние дни ее воспоминания сделались остры, а язык — еще острее.
В прежние времена она была добродушной, любящей.
Или я ошибалась?
Помню, как в детстве мы ездили на автобусе в центр за покупками, обратный путь был долгим, и я засыпала на ее большой, мягкой груди, а она сидела не шелохнувшись.
Помню, как, возвращаясь из школы, я трещала без умолку о своих делах, совершенно не интересуясь, как прошел день у нее. Она слушала, и послеобеденное солнце освещало ее улыбающееся лицо.
Помню, как еще несколько месяцев назад она гладила меня по голове и держала за руку.
В теплые края мы с ней перебрались не так давно. А раньше обе жили на Среднем Западе и однажды холодным зимним днем случайно столкнулись в супермаркете, в очереди к кассе. Я стояла за ней, гадала, кто бы это мог быть: головка маленькая, в косынке, а пальто старое и с трудом сходится на груди.
— Мама, на кого ты похожа! — возмутилась я.
— Я вышла за покупками, — огрызнулась мама. — А не в оперу.
Позади нас обнаружилась мамина соседка.
— Миссис, это вы? — спросила она. — Вас и не узнаешь.
— А мне плевать, — заявила мама и отвернулась от нас к кассиру.
Она переселилась в Калифорнию, в поселок для престарелых, подальше от зимы, тугой косынки и старого пальто.
В этом поселке толстых не водилось.
Вахтер в бассейне, прежде чем разрешить его жителям макнуться в джакузи, проверял у них давление — не дай Бог высокое. Физкультурник допускал до тренировки только после взвешивания.
Единственной опасностью в том поселке оставался вес: ни краж, ни разбойных нападений не было. Всю территорию с самого начала обнесли забором и хорошо охраняли.
Я приезжала туда к ней, мы вместе гуляли; малейший подъем вызывал у нее одышку.
— Такой вес на себе таскать — смотрите, как бы беды не вышло, — бросил однажды проезжавший мимо автомобилист.
Прихожане вместе с молитвенниками носили в церковь и синагогу диету Притыкина[27].
По ночам жители поселка шпацирали[28] в льняных костюмах, а мама, в домашнем платье, безвылазно сидела в своем патио.
Мне стыдно за нее. Я вдруг поняла, что всегда ее стыдилась.
Ее объемов и обхватов, плоти, выпирающей из лифчика, валиком нависающей над поясом. Эту вездесущую плоть надо было держать в узде.
Стыдилась ее акцента. Английский был для нее неродным языком, но если грамматику она освоила, то произношение сохраняла прежнее, вывезенное из Старого Света. Вместо «е» выговаривала «э»: «Отмэрьте мне мэтр ткани». Местоимения употребляла наобум.
Стыдилась ее непрезентабельного внешнего вида. Одежды, скупаемой на распродажах безо всякой примерки. В Калифорнии она носила одни лишь балахоны да халаты.
Мне, ребенку-конформисту, было стыдно за все, в чем ей было с собой комфортно.
Теперь мы молча сидим рядом, пытаясь в оставшиеся нам месяцы узнать, наконец, друг друга.
Неожиданно мама поворачивается ко мне.
— Мне всегда было за тебя стыдно, — говорит она.
— За меня? Почему? — я изумлена.
— Прежде всего, из-за твоего глупого смеха, — объясняет мама. — Потом, из-за твоей взбалмошности. Да еще твои волосы, растущие отовсюду: мохнатые подмышки, ноги, брови.
— Почему же ты молчала? — спросила я. — Я бы постаралась измениться.
— Перестала бы хохотать, аки гиена?
— Ага.
— Стала бы ответственнее?
— Возможно.
— А волосы?
— Нет, только не волосы.
Только не моя непокорная, буйная шевелюра.
— А еще ты плохая хозяйка, — прибавляет мама.
Я сижу и размышляю над ее словами. Из года в год она дарила мне то блендер, то швейную машинку, но я так и не научилась ни строчить, ни смешивать.
— Я тебе не нравилась? — спрашиваю у нее.
— В целом, да, — отвечает.
— Не знала, — говорю.
— Вот и славно, — отзывается она. — Значит, ничего плохого не случилось.
Поднимаемся на молитву — восславить Всевышнего.
— Забавно, — замечает мать, — что Ему постоянно нужны молитвы. Ему всегда мало.
Кантор затягивает веселую мелодию на стих о соблюдении субботы. Мать отстукивает ритм рукой по спинке скамьи перед собой. Она всегда обожала петь. Помню ее выступления с женским хором: рот раскрыт, глаза смотрят строго на дирижера. Даже в очень большой аудитории, среди многих других певиц в темных одеяниях, мы легко ее узнавали. Она занимала в ряду сразу два места.
27
Натан Притыкин (1915–1985) — основатель Центра долголетия в Калифорнии, автор жесткой диеты, допускающей употребление не более 1000 калорий в сутки, преимущественно в виде каш и растительной пищи, богатой клетчаткой.