— Дочь, Сильвия. Она живет совсем одна в палатке в Британской Колумбии.
— Почему в палатке? Мою дочь тоже звали Сильвией. Да вы сами мне в дочери годитесь, — добавил он, не понимая, зачем это сказал.
— Причем тут годы? Ерунда! Я всегда любила, чтобы мужчина был старше меня. Мой муж — упокой, Господи, его душу! — был на двадцать лет меня старше, и я желаю каждой еврейской девушке такой жизни, какая была у нас.
— Ну я — то точно старше вас лет на сорок, — заметил Гарри. Женщина положила ложку.
— Сколько вы мне дадите?
— Ну, лет сорок пять, — ответил Гарри, понимая, что на самом деле она постарше.
— Добавьте еще двенадцать и попадете в самую точку.
— Ну, столько вам не дашь.
— Я хорошо жила с мужем. Я могла попросить у него все, что угодно — луну, звезды. Для своей Этель у него не было отказа. Вот почему после его смерти я впала в меланхолию. Да и дочь мне добавила. Я потратила Целое состояние на психиатров, но они мне никак не помогли. Последние семь месяцев я провела в клинике для нервнобольных. У меня было душевное расстройство, я не хотела больше жить. Им приходилось не спускать с меня глаз ни днем, ни ночью. Он звал меня из могилы. Я хочу вам что-то сказать, только поймите меня правильно.
— Что?
— Вы напоминаете мне мужа. Вот почему…
— Мне восемьдесят два, — произнес Гарри и тут же пожалел. Пяток лет можно было без труда скостить. Он мгновение подождал, затем добавил: — Будь я на десяток лет помоложе, я бы сделал вам предложение.
И снова Гарри пожалел о сказанном. Слова выскочили изо рта по своей собственной воле. Он все еще не избавился от боязни нарваться на «золотоискательницу».
Женщина пытливо взглянула на него и подняла бровь.
— Раз уж я решилась жить, я возьму вас таким, какой вы есть.
"Неужели это возможно? Как такое может быть?" — снова и снова спрашивал себя Гарри. Они обсуждали свой брак и снос стены между их квартирами, чтобы сделать из них одну, благо спальни были по соседству. Она откровенно рассказала ему обо всех деталях своего финансового положения. Ее состояние оценивалось примерно в полтора миллиона долларов. Гарри еще раньше рассказал ей, что есть у него.
— Что мы будем делать с такой кучей денег? — спросил он.
— Когда я была одна, я не знала, куда их девать, — возразила она, — но теперь, вдвоем, мы поедем в кругосветное путешествие. Мы купим квартиру в Тель-Авиве или Тверии. Тамошние теплые весны так хороши для ревматизма. Когда я буду рядом, ты будешь жить много-много лет. Я гарантирую тебе сто, а может быть и больше.
— Все в руках Божьих, — ответил Гарри и сам поразился своим словам. Он не был религиозен. Его сомнения в Боге и Божьем промысле с годами лишь возрастали. Он часто говорил, что после случившегося с европейским еврейством в Бога может верить только болван.
Этель встала, встал и он. Объятие, поцелуй. Он крепче сжал ее и ощутил пронзивший его насквозь трепет юношеского желания.
— Подожди до хуппы,[42] — проговорила она.
Гарри поразили ее слова, потому что он когда-то уже слышал их, и произносил их тот же голос. Но когда и кто? Все три его жены были коренными американками и не стали бы пользоваться такими выражениями. Может быть, во сне? Можно ли во сне видеть свое будущее? Он склонил голову и задумался, а подняв глаза, был ошеломлен. За несколько секунд облик женщины невероятно изменился. Она отодвинулась от него, а он даже не заметил. Ее лицо побледнело, усохло, постарело. Прическа, казалось, моментально распалась. Она искоса глядела на него — подавленно, печально, даже угрюмо. "Обидел я ее, что ли?" — подумал он. И как будто со стороны услышал собственный вопрос:
— Что-нибудь случилось? Тебе нехорошо?
— Нет, но тебе лучше сейчас уйти, — ответила она отчужденным и даже несколько враждебным тоном. Он хотел было спросить у нее о причинах столь разительной перемены, но помешало позабытое (а, может, никогда не покидавшее его) чувство собственного достоинства. С женщинами никогда не знаешь, где окажешься. Все же он спросил:
— Когда мы увидимся?
— Во всяком случае, не сегодня. Может быть, завтра, — чуть поколебавшись, ответила она.
— До свидания. Спасибо за завтрак.
Она даже не потрудилась проводить его до двери. "Ну, вот я и дома", — подумал он. Вот те на, передумала! Его переполнял стыд — за себя самого и за нее тоже. Она что — шутила с ним? Неужели злобные соседи решили подурачить его? Собственная квартира показалась ему почти необитаемым островом. "Не буду обедать", — решил он. В животе — тяжесть. "В моем возрасте не следует ставить себя в идиотское положение", — пробормотал он, лег на диван и задремал, а когда открыл глаза, было уже темно. "Может быть, она еще позвонит в дверь? А может, мне ей позвонить?" Она дала ему свой номер телефона. Даже после сна он чувствовал себя измотанным. Ему надо было написать несколько писем, но он отложил это занятие на утро. Он вышел на балкон, соседствовавший с ее балконом. Они могли видеть друг друга и даже разговаривать, если у нее сохранился хоть какой-то интерес к нему. Океан пенился, бурлил. Вдалеке виднелся корабль. В небе прогудел самолет. Над головой блистала одинокая звезда, которую были не в силах затмить ни уличные фонари, ни неоновая реклама. Хорошо, когда можно увидать хотя бы одну звезду, а то нетрудно вообще забыть о существовании неба.
Он сел на балконе, поджидая, не появится ли она. О чем она думала? Почему у нее так резко сменилось настроение? Минуту назад заботлива, словоохотлива, точно невеста на свадьбе — и вот уже чужая! Гарри снова задремал, а когда проснулся, был уже поздний вечер. Спать не хотелось, и он решил спуститься за вечерней газетой, где печатали новости с нью-йоркской фондовой биржи, однако вместо этого отправился в постель, предварительно выпив стакан томатного сока и проглотив таблетку. Лишь тонкая стенка отделяла его от Этель, но в стенах кроется особая сила. Быть может, думал он, именно поэтому некоторые предпочитают жить в палатках. Он полагал, что размышления не дадут ему заснуть, но ошибся. Проснулся он от тяжести в груди. Который час? Фосфоресцирующие цифры говорили, что он проспал часа два — два с четвертью. Ему что-то снилось, но что именно, он не помнил. Осталось лишь ощущение ночного кошмара. Он поднял голову. Интересно, спит она или нет? Из ее квартиры не доносилось ни шороха.
Он снова заснул и проснулся от шума: громко говорили люди, хлопали двери, кто-то бегал по коридору. Он всегда боялся пожара. Газеты то и дело печатали репортажи о стариках, опаливших себя насмерть в домах для престарелых, больницах или гостиницах. Он вылез из кровати, натянул шлепанцы, халат и открыл дверь в коридор. Ни души. Может, ему пригрезилось? Он закрыл дверь и вышел на балкон. Нет, пожарниками внизу и не пахнет. Галдели только полуночники да завсегдатаи ночных клубов. Кое-кто из жильцов сдал свое жилье на лето латиноамериканцам. Гарри вернулся в постель. Несколько минут было тихо, а затем он снова услышал грохот в коридоре, звуки мужских и женских голосов. Что-то стряслось, но что именно? Его тянуло встать и снова посмотреть, но он не встал и лишь встревоженно прислушивался. Внезапно из кухни до него донесся звонок "интеркома".[43] Когда он поднял трубку, мужской голос произнес: «Ошибка». Гарри включил лампу, и поток флюорисцирующего света ослепил его. Он открыл холодильник, вытащил кувшин сладкого чая и налил полстакана, не понимая, делает он это от жажды или для поднятия духа. Вскоре ему понадобилось опорожниться, и он поплелся в ванную.
В этот момент в дверь позвонили, и звонок отбил у него нужду. Может быть, в здание вломились грабители? Ночной сторож — старик, и незваным гостям — не помеха. Гарри не мог решить, идти к двери или нет. Он стоял возле унитаза и дрожал от страха. "Это, быть может, мои последние мгновенья на земле", — пронеслось в его мозгу. "Боже милостивый, пощади!" — пробормотал он. Только теперь он вдруг сообразил, что в дверь был вмонтирован «глазок», через который можно было посмотреть, кто звонит. "Как я о нем позабыл? — изумился он. — В маразм впадаю!".
Он безмолвно подошел к двери, отодвинул крышку «глазка» и заглянул в него. Седая женщина в халате. Он узнал ее: это была его соседка справа. В секунду все стало ясно. У нее был парализованный муж, и с ним что-то стряслось. Он открыл дверь. Старуха протягивала конверт без марки.
43
Интерком — переговорное устройство, связывающее входную дверь дома с квартирами (в СССР домофон).