— Иркат, мальчик, ведь ты же хочешь! Ведь нам с тобой будет божественно хорошо! Сегодня же переберешься в мое жилище! Где и мяса, и хлеба, и рыбы будешь есть вволю! И пить медовую, настоянную на малине, брагу.
В отчаянии стал соблазнять Кайхар. Умоляющим, недостойным мужчины голосом. И эти жалкие посулы, напомнив юноше вчерашнее домогательство, окончательно определили выбор, вернув Иркату отвращение к этому мерзкому вымогателю плотских радостей. Наведенные удивительными словами воина волшебные чары исчезли — гнев заклокотал в сердце юноши:
"Да что он из себя воображает, этот неугомонный грыдень?! Что всякая аржа, всякая вийна всегда с удовольствием примут его инхам? Умру, видите ли, без тебя? Ну, и умирай себе на здоровье! Катись к своим двум "наложницам"! А его, будущего Великого Вождя Речных Людей, не трогай!"
Сопротивляться, стоя на коленях, было крайне не ловко: ни ударить, ни даже укусить находящегося сзади и удерживающего его за живот могучего воина Иркат не мог — к тому же, и предки, и боги, и Лесовик, и Речная Девушка ему запрещали это — но и сцапавший юношу Кайхар, находясь в таком положении, тоже не мог ударить, и их борьба затягивалась. Силы Ирката постепенно иссякали — отчаянные попытки вырваться из медвежьих объятий измотали его вконец, на что, вероятно, Кайхар и рассчитывал: утомить, обессилить и овладеть. Сообразив это, юноша расслабил напряженные мышцы, и когда воину почти удалось поставить его на четвереньки, Иркат с такой стремительностью бросился грудью и животом на землю, что не готовый к этому броску противник на мгновенье разжал руки. Однако не растерялся и, вскочив на ноги почти одновременно с Иркатом, с такой силой ударил его кулаком по скуле, что у юноши потемнело в глазах и помутилось сознание. Кайхар подхватил обмякшее тело, прижал к себе и, целуя жесткие спутавшиеся волосы на безвольно свесившейся голове упрямца, исступленно шептал между поцелуями нечто повелительно-стастно-страстно-нежное
— Не сопротивляйся, мальчик… вот увидишь, твоей арже понравится мой инхам… клянусь всеми молниями Увара… все равно, Иркат, рано или поздно, ты будешь моим… ведь я тебя так люблю… и ты меня любишь тоже — я знаю… не сопротивляйся, мальчик… ведь я могу нечаянно так ударить, что тебе будет плохо… а если тебе будет плохо, то мое сердце окаменеет… но все равно, Иркат, и здесь, и в Стране Вечного Лета я буду тебя любить… и ты везде и всегда будешь моим… а без тебя — лучше смерть…
…"смерть", — эхом отозвалось в голове у очнувшегося юноши, — смерть тебе, шелудивый пес!", — властно скомандовал встрепенувшийся в Иркате несгибаемый дух Великого Вождя. Настолько властно, что, презрев все божеские и человеческие законы, юноша неуследимым движением вырвал нож из-за пояса Кайхара и почти без замаха левой рукой, сбоку, вонзил его в печень воина. И сразу же, оттолкнув скорчившегося от нестерпимой боли насильника, выточенным из бедренной кости зубра острым клинком ударил в грудь — в сердце.
Насмерть сраженный воин, прохрипев два слова: — Иркат, люблю, — шагнул в направлении отскочившего юноши и рухнул, уткнувшись лицом в сухие листья.
Стоя в шаге от головы поверженного вымогателя, Иркат, придавленный тяжестью случившегося несчастья, казалось, оцепенел: нет, это не наяву! Это в кошмарном сне! В одном из миров злобной Бранки! Вышедшая из его тела душа Великого Вождя сразила душу Кайхара! А поскольку душа не может быть пораженной насмерть, то сейчас воин очнется! Встанет! И опять начнет домогаться его любви! И на этот раз он, конечно, уступит! Чтобы из-за такого, в общем-то, пустяка, как проникновение в аржу инхама — такие страсти! Такое немыслимое святотатство! Неприобщенному юноше — убить мужчину?! И как это Лесовик, чтобы скрыть от неба вселенский ужас, до сих пор еще не обрушивает деревья? Речная Девушка — чтобы его смыть — не поворачивает вспять потоки? Увар — чтобы испепелить — не посылает тысячу молний?
Раскачиваемый сильным ветром, жалобно стонал неприветливый зимний лес, капли хлынувшего дождя шуршали и дзинькали, ударяясь о стволы и ветки, опавшие листья и совершенно сейчас бесчувственную кожу голого юноши. Смывая кровь с Иркатовой левой руки, живота и инхама — брызнувшую из развороченной массивным костяным лезвием груди Кайхара: когда, молниеносно ударив, юноша столь же стремительно вытащил нож из раны.