Когда до захода солнца оставалось около часа, Олег, сметав в копны скошенную позавчера траву и натаскав в шалаш свежего сена — кто не знает, лучшее средство от комаров! — занялся приготовлением ужина, одновременно нанизывая на тонкие лыковые бечевки собранные днем белые грибы. В котелке над костром варился суп из подосиновиков, подберезовиков и перловки, в другом котелке закипала вода для чая, на пристроенной сбоку от костра на горячих углях чугунной сковородке жарились те же грибы с картошкой — благодать! Лишенный радостей секса — и не столько вызванным радиацией недостатком мужских гормонов, сколько невозможностью быть рядом с другим человеком дольше пятнадцати, двадцати минут — юноша-мутант находил им замену в прочих маленьких радостях жизни: вкусной еде и, особенно, в своей уникальной способности сливаться со всем сущим — деревьями, травой, облаками, зверями, птицами и даже ползучими гадами.
Поужинав и вымыв в ручье посуду, Олег забрался в шалаш и растянулся на пахнущем чабрецом, зверобоем и мятой душистом сене. В широкий лаз смотрела купающаяся в закатных лучах Венера, неподалеку от шалаша, позвякивая колокольчиком, переступала с места на место стреноженная Машка — списанная из охотничьего хозяйства хромая кобыла — эмоциональный фон терял свою интенсивность, смежались веки, юноша-мутант засыпал.
Погасла поздняя июльская заря, почерневшие деревья вплотную обступили поляну с одинокой разлапистой елью, под которой притулился шалаш Олега, Машка, набившая брюхо сочной травой, дремала, прислонившись боком к стволу старой березы — вдруг юноша-мутант беспокойно заворочался на застеленном стареньким солдатским одеялом сене и резко проснулся. В чем дело? Что спугнуло его, как правило, крепкий сон? Уж не забыл ли Михаил Потапович — молодой четырехлетний медведь — бессловесно, на эмпатическом уровне, заключенное в прошлом году соглашение о разграничении участков? Не вторгся ли, напугав ненароком Машку, в чужие владения?
Прислушавшись, Олег не услышал никаких подозрительных звуков: в первую очередь — лошадиного храпа и топота, сопровождаемых заливистым звоном колокольчика. Конечно, Машка, пасясь, могла забрести в глубь леса, на участок Михаила Потаповича, и там подвергнуться нападению беспокойного соседа, но, во-первых, с какой стати страдающая ревматизмом пожилая кобыла пустилась бы в дальние странствия, когда вокруг предостаточно и сочной травы, и свежего сена? А во-вторых: на крупных животных медведи нападают только ранней весной, встав из берлоги, и уж никак не в июле — когда в лесу уйма ягод, грибов, меда и прочих медвежьих лакомств.
Однако, зверь — есть зверь, и поручиться за миролюбие Михаила Потаповича на сто процентов Олег бы не поручился, мало ли что могло прийти в лобастую медвежью голову…
На миг шевельнувшись в уме, подобные мысли скоро оставили юношу-мутанта: вздор! Гадать о возможной опасности — хуже не придумаешь! Опасность надо или увидеть, или услышать, или почуять носом, или… вот именно!
Ночной психоэмоциональный фон леса был значительно слабее дневного, и Олег без труда уловил волны сытости, благодушия и спокойствия, исходящие как от дремлющей в двадцати шагах от шалаша кобылы, так и от спящего на своем участке — на расстоянии полутора километров — медведя. Успокоившись, юноша-эмпат закрыл глаза, надеясь опять уснуть, но сон почему-то не шел, что-то мешало Олегу забыть о разбудившем его странном ощущении — необъяснимой, явившейся ни с того ни с сего, тревоге. Почему? Ведь, настроившись на общий психоэмоциональный фон, юноша-мутант убедился, что ничего угрожающего ему или его лошади и козам ночной лес не замышляет, и тем не менее?.. Ворочаясь с боку на бок на мягком, душистом сене, Олег долго не мог понять, что же все-таки мешает ему уснуть, как вдруг… да! Юноша-эмпат наконец-то догадался, в чем дело: общий эмоциональный фон значительно отличался от того, к которому он привык — к знакомым ощущениям, идущим от десятков тысяч самых разнообразных живых существ, примешалось нечто абсолютно чужое, не соотносимое ни с чем земным.