Он осторожно подтянул стрелки на брюках шоколадного цвета, закинул ногу за ногу и углубился в речи Берка. Он упивался умной страстностью и волнующей грацией слов, смиряя нетерпение, это безумное желание убыстрить годы и скорее зажить настоящей жизнью, с чувством высокой ответственности и по-взрослому рассчитывая свои силы. Придет же конец посредственности, переведутся торгаши и ремесленники, все эти Либиги, — он и его поколение об этом позаботятся. Но чего-то хотелось уже сейчас, чего-нибудь настоящего — в жизни, а не на сцене.
Выйдя из ванной комнаты, миссис Либиг сунула голову в дверь гостиной. За отворотами ее шитого золотом халата обвисала вялая грудь; лицо под кремом казалось мертвой маской без выражения; голубые волосы лезли сквозь серебряную сетку. «Как читается, Морис? — улыбнулась она. Долго раздражаться она не умела. — Надо будет вызвать мастера — телевизор совсем никуда работает. Такие деньги выбросить! Приготовь мне стаканчик на сон грядущий, — распорядилась она. — Я буду через минуту. — И уточнила — С айсбергом». Это выражение она переняла в Нью-Йорке, когда гостила у своей дочери Розы, и дома любила им щегольнуть.
Вернувшись, она взяла свой стакан неразведенного виски и приготовилась к заветному получасовому разговору перед сном. У нее было убеждение, что дневные дела не оставляют ей времени как следует выговориться, хотя не закрывала рта даже в пору своей самой активной деятельности, под именем «мадам Клары» заправляя дамским магазином.
Сегодня она положила избегать семейных тем.
— Не представляю, куда деваться будущей зимой, — сказала она. — «Палас» закрывается. А другого такого отеля на Мадейре нет. Там помнят, как я еще с твоим дедушкой приезжала. Портье всегда тобой интересуется: как наш господин книгочей?
Морис не отвечал, и она попробовала подойти с другой стороны.
— Все так же мальчишки ныряют, — сказала она. — За крабами, за губками.
Слетев с ее уст, эти слова не пробудили в нем никаких экзотических воспоминаний.
— Интересно, будет в этом году сеньора Палоес в Биаррице? Она всегда играет по крупной. Бразильцы, скажу тебе, все страшные богачи.
Ей уже самой настолько приелись эти ежегодные отлучки — в феврале Мадейра, в июне Биарриц, — что сказать ей по существу было нечего.
— Так, — переключилась она, — с кем же ты завтра встречаешься? С дочкой Кларксонов или с Бетти Льюис?
— С ребятами из школы, — обходя ловушку, ответил Морис, но бабка не дала себя сбить.
— Скажи, ведь тебе нравятся блондинки, а? Она миленькая — та, в партере.
И хотя его покоробило, что бабка перехватила его взгляды в театре, пай-мальчиком он быть не захотел и ответил:
— Да, ты тоже находишь?
— Вот это самое я твержу твоей матери, — сказала миссис Либиг. — Дайте Морису самому разобраться с девушками. Не тащите домой Кларксонов после театра, не затевайте танцульки ради дочки Адели Зигель. Когда он у меня, он будет ходить со своей старой бабкой. А с девушками пускай сам разбирается.
Открыто выступать с ней заодно против матери Морису не хотелось, и он только улыбнулся в ответ.
— А завтра вечером, — продолжала миссис Либиг, — на моей улице праздник. Музыкальное ревю «Игра в пижамах»! Роза видела в Нью-Йорке, говорит — что-то выдающееся. Не на твой вкус, конечно. Так, для детей. Для старухи, впавшей в детство.
В восторге от своей немудрящей шутки она зашлась пронзительным смехом, на который ответно грянул телефон.
— Батюшки! — всполошилась миссис Либиг. — Это кто же так поздно? Возьми трубку, Морис. Это Виктор? Что у него? Я сейчас подойти не могу. Нашел время!
Она еще что-то говорила, и Морис заткнул пальцем свободное ухо, чтобы слышать далекий голос.
— Тебя срочно вызывают, — сказал он. — Сильвии очень плохо. Дяди Виктора дома нет. Не знают, где он.
— Куда я поеду в таком виде? — возмутилась миссис Либиг. — А что хоть с ней? Болит что-нибудь?
— Дело очень срочное, — настаивал Морис, словно далекий собеседник мог слышать легкомысленные речи миссис Либиг. — С ней несчастье.
— Господи боже! — вскрикнула миссис Либиг. — Ах, какая идиотка! Бедный Виктор. А от меня-то что требуется?