Мориса смущал по-женски оценивающий взгляд мисс Черрил. Он лихорадочно искал, что сказать, как подтвердить свои полномочия. Но пока он искал нужные слова, всхлипывание на постели сменилось прерывистым дыханием и Сильвия зашлась громким истерическим плачем — так неукротимо ревут с перепугу избалованные дети, а Морис не умел обращаться с детьми.
Мисс Черрил бросила на него мимолетный взгляд, подошла к постели и резко встряхнула Сильвию.
— Прекрати крик! — сказала она. — Не выставляй себя дурой перед врачом, он скоро придет.
Эти уговоры кончились тем, что Сильвия пихнула ее в плоскую грудь.
— Катитесь отсюда! — крикнула Сильвия. — Катитесь! Обойдусь без вас и вашего доктора!
Если на нее у Мориса управы не было, то, во всяком случае, с мисс Черрил можно было как-то разобраться:
— Я думаю, вам лучше оставить нас, — сказал он.
— С большим удовольствием, — сказала та. — Впредь буду умнее.
Морис открыл перед ней дверь.
— Спасибо за все, что вы сделали, — сказал он, но мисс Черрил вышла, не удостоив его даже взглядом.
С минуту он молча смотрел на Сильвию. Удивительная вещь: ее плач был приятен ему. Впрочем, он уже был знаком с капризами мужской природы. Сейчас он поспешил унять это волнующее чувство, удвоив внимательность.
— Я бы очень хотел вам помочь, если это возможно.
Прозвучало глупо, холодно, но Сильвия точно ждала этих слов.
— Катись отсюда! — взвизгнула она. — Оставь меня в покое!
Вполне резонная просьба, и Морис было двинулся к двери, как вдруг Сильвия, перегнувшись через край постели, схватила туфлю и запустила ему в голову. Рука у нее была нетвердая, и, конечно, она промазала. Однако сама эта акция произвела неожиданное действие на Мориса: он решительным шагом подошел к постели и влепил Сильвии пощечину. Потом неловко и жадно поцеловал ее в губы. Тяжелый дух, которого не могли перебить даже пары одеколона в комнате, разом отрезвил его. Вся линия его поведения предстала ему настолько причудливой, что он опустился на край постели и уставился куда-то поверх головы Сильвии.
— Ты похож на рыбу, — сказала она. Она уже не плакала, и Морис отметил, что в нормальном состоянии голос у нее сипловатый.
— Прости, — сказал он. — Я пришел тебе помочь.
— Уже помог, — сказала она.
Удивительная ее непосредственность и при этом какая-то туповатость напомнили ему многое из его театральных впечатлений. Если его здесь ждала не трагедия, и даже не мелодрама, к которой он готовился, то по меньшей мере английская комедия лучшей выделки. От внешнего вида комнаты он постарался отвлечься. В конце концов, декорации далеко не самое главное на сцене. Он тоже будет немногословен, в меру развязен, артистичен, современен.
— Зачем ты это сделала? — спросил он.
И напрасно спросил: она опять так разревелась, что он собственного голоса не слышал.
— Сейчас опять придет мисс Черрил! — крикнул он.
— Прилипала чертова, — заливалась Сильвия. — Ненавижу.
— Она была к тебе очень внимательна, насколько я понимаю.
— Внимательна, как же! Просто любит совать нос в чужие дела.
— Ну ладно, — кричал Морис, — не будем о ней. Ты можешь рассказать, что случилось?
— С какой стати? — удивилась Сильвия. — Чужому человеку.
Усмотрев противоречие, Морис сказал:
— Если тебе ни к чему наша помощь, зачем же ты тогда просила мисс Черрил звонить моей бабушке?
Сильвия снова заплакала.
— Ты не веришь, что это серьезно. Думаешь, я струсила. Вы так и скажете Виктору, да? Обозвать истеричкой легко. Ты тоже думаешь, что я истеричка? — кричала она сквозь слезы.
Насколько он вообще мог думать в ее присутствии, он так и думал, но с истеричками ему еще не приходилось иметь дела, и поэтому полной уверенности у него не было; как бы то ни было, если она впрямь истеричка, самое важное сейчас ее успокоить, раз ни встряска, ни пощечины — радикальные средства, по его представлениям, — не помогли.
— Нет, я думаю, что ты очень несчастна, — сказал он, — и, если могу быть полезен, я бы очень хотел тебе помочь.
Может, это и не самое достойное назначение в жизни, которого искало его поколение, однако это был искренний порыв, и он возымел действие.
Сильвия притихла.
— У меня такие неприятности, — сказала она, — кошмар. Я полюбила безнадежного обманщика. Страшнее этого ничего нет, — сказала она с убежденностью человека, познавшего последние, конечные истины. — Он говорит, у него никого нет, — пояснила она, — только меня не проведешь. Я даже знаю, как ее зовут: Хильда. Ужас, правда?