Сильвия с минуту обдумывала его слова.
— Ты так хорошо все понимаешь, а сам такой молодой, — только и сказала она.
Лучшей похвалы себе Морис не придумал бы и сам, но как раз сейчас он мало что понимал, и он украдкой взглянул на нее — не шутит ли? — нет, наивный восторг в глазах.
— Тебе сколько лет? — спросила она.
— Скоро восемнадцать.
— Восемнадцать, — улыбнулась она. — Тогда я совсем старуха. Мне двадцать три.
— Не так уж много, — сказал Морис, скрывая легкое разочарование.
— Тебе нет восемнадцати, а ты столько знаешь. Хорошо бы ты меня чему-нибудь научил.
Ее восторженный и как бы издалека звучащий голос очень подошел бы для роли Мари Роз.
Морису хотелось прекратить эти разговоры о его возрасте, да и похвала, как ни приятно ее выслушать, с точки зрения его высокой цели в жизни была вещь предосудительная.
— Боюсь, у нас не получится разговора, пока ты не объяснишь мне, почему… — он чуть помолчал и решил не играть в прятки, — почему ты хотела лишить себя жизни. Из слов мисс Черрил мне показалось… — И он снова замолчал — язык не поворачивался заговорить о беременности и тем паче об извращениях дяди Виктора, на что намекал доктор Уотерс.
У Сильвии сузились зрачки, и на Мориса глянули две крохотные незабудки.
— А что такое сказала мисс Черрил? — В ее голосе сквозь хрипотцу прорезалась металлическая нотка.
— Что ты ждешь ребенка…
Конечно, надо было как-то иначе повести разговор, но поздно сожалеть: Сильвия уже сорвалась.
— Трепачка чертова! Да уж конечно у меня шансов побольше, чем у нее. Кто с такой свяжется? А кто вообще ей дал право распускать язык про мои дела? Сейчас я с ней потолкую.
И она стала неловко выбираться из постели. Морис удержал ее за руку.
— Ни-ни, — сказал он, — лежи спокойно. Может, я ее неправильно понял.
И почему-то она его охотно послушалась.
— Если бы и было так, то уж я-то знаю, куда обратиться. Не то что эта стерва. — И улыбаясь своим мыслям, она снова откинулась на подушки.
Однако затянувшееся молчание Мориса забеспокоило ее.
— Ты что, — спросила она с вызовом, — считаешь, что я жалкая тварь, да?
— Я вообще ничего не считаю. Просто стараюсь понять, — ответил он.
Слова сказались сами собой, и он устыдился не только их бездушия, но их лживости: он действительно находил всю сцену жалкой.
— Конечно, для тебя это жалкая картина, жалкая и отвратительная. Все правильно. Откуда тебе знать, сколько в жизни мерзостей…
— По-моему, я знаю, — сказал Морис. — Доктор Уотерс мне кое-что рассказал.
— Ну, а этот что рассказал? — хихикнула Сильвия.
Ответить было очень непросто: во-первых, Морис не был до конца уверен, что правильно истолковал слова доктора Уотерса, а во-вторых, он боялся попасть впросак со своим истолкованием. Он знал, что сексуальные отклонения бывают всякие, но применительно к Сильвии и Виктору все это казалось абсурдом. Ему не хотелось выглядеть дураком.
— Выкладывай, — требовала Сильвия. — Что он тебе сказал?
Не выдержав напора, Морис брякнул:
— Он сказал, что Виктор заставлял тебя бить его и поэтому ты…
К его ужасу, Сильвия расхохоталась.
— Доктор Уотерс болван, — объявила она. — Доктор Уотерс стал приставать, паршивец, и Сильвия послала его подальше.
Возможно, она чуть переиграла, и Морис вдруг все понял. Перед ним встала четкая картина и все загадки отпали.
— Все это неправда, — сказал он. — Ты нам всем говорила неправду — доктору Уотерсу, Морелло, моей бабушке и мне тоже. Ты просто сочиняешь про себя истории.
Сильвия резко приподнялась в постели и влепила ему пощечину.
— Убирайся отсюда, — сказала она. — Живо!
Морис встал — пожалуй, действительно надо было уходить. Но он не сделал и шага, как она разразилась рыданиями.
— Все верно, — всхлипывала она. — Господи, конечно, все это так. А что мне остается, если я такая несчастная? Иначе как бы я вынесла всю эту грязь и мерзость? Я такая несчастная, — повторила она, — мне все так надоело. Разве это жизнь? Тебе хорошо…
— Нет, — сказал Морис, — мне тоже плохо.
И выложил, как ему бывает и тоскливо, и страшно.
Некоторое время она слушала его внимательно, как ребенок, но потом собственное молчание стало ее тяготить. Раз-другой она порывалась перебить его, но Морис решил довести до конца свою горестную исповедь. Наконец ее прорвало:
— Ну, уж если и тебе так живется, то на что рассчитывать таким, как я? Ты не представляешь, что это такое — ходить дома по струнке или жить в таком кошмаре, как сейчас.