— В колонии? — фыркнул Артур.
— Банальный выход, понимаю, и все же… Если понадобятся деньги, можешь рассчитывать на меня.
Артур повременил с ответом.
— Вы что, хотите, чтобы я от вас ушел? — осведомился он.
— Да, Артур. Так будет лучше, — вступила Маргарет, полная решимости не прятаться за чужую спину. — Все равно у нас ничего не выйдет, мы будем только в тягость друг другу.
— Сейчас я всем в тягость. — В голосе Артура слышалась тоска.
Малькольм хотел было подбодрить его словами: «вздор все это, старина», но Маргарет снова взялась за брата.
— Нет, дорогой! Артур, видимо, прав, — ее голос зазвучал театрально, с надрывом. — Когда во время бомбежек ты сидел в Лондоне, в министерстве, а Руперт летал над Германией, я понимала, что вас обоих могут убить, и тогда я даже сама себе стала бы в тягость. И я приняла меры. Всегда держала наготове кое-какое средство, чтобы быстро покончить с жизнью. И помни, Артур, если с тобой что-нибудь случится, я все пойму и не стану осуждать.
Малькольм в замешательстве отвернулся. Когда Маргарет разыгрывала мелодрамы, его брак начинал казаться ему мезальянсом.
Артур сидел и размышлял: ни колонии, ни самоубийство его не устраивали.
— Ладно, — буркнул он наконец, — я что-то устал, пойду лучше на боковую. Утро вечера мудренее.
Маргарет встала и погладила его по голове.
— Чего уж там, — сказал он, — «до свадьбы заживет», как говорила наша нянька.
Эта откровенная попытка разжалобить ее вызвала у Маргарет отвращение.
— Виски и сифон ты найдешь у себя в комнате, — бросила она холодно.
— Да, да, глотни-ка на ночь, — крикнул Малькольм в прямую по-военному спину удалявшегося шурина. Через минуту он вздохнул: — Слава богу, с этим покончено! Бедный Артур. Надеюсь, ему еще улыбнется счастье.
— Нет, Малькольм, — с силой сказала Маргарет. — Все это, конечно, тягостно, но надо смотреть правде в глаза. Артур никогда не будет счастлив, он весь прогнил, он — труп. А мы — живые, и если мы хотим жить, лучше держаться подальше от заразы.
Малькольм с восхищением посмотрел на жену: не убегать от правды, встречать жизнь лицом к лицу — так, конечно, и надо. Он немного поразмышлял над ее словами… да, Артур, несомненно, прогнил, погиб и для общества, и для себя, а они с Маргарет воплощают все живое, все прогрессивное, как в личном плане, так и в общественном. Но, несмотря на всю ее здравую логику, он не чувствовал удовлетворения. Весь вечер ему было как-то не по себе.
Мамочкино чувство юмора
Дональд проснулся в шесть часов и сразу услышал такие знакомые отголоски суетливой деятельности — торопливые шажки туда-сюда, как будто мыши снуют за стеной, указания кухарке негромким, но внятным шепотком. Так и есть, его родительница уже на ногах и хлопочет по дому в стремлении окружить его после дороги сугубой заботливостью. За слишком долгие годы совместной жизни он научился безошибочно толковать каждый звук, производимый ею, и теперь по девической живости ее движений быстро угадал, что она не только гордится, как всегда, тем, что рано встает, но и рада его возвращению. Нарочитая предупредительность, чтобы ему не к чему было придраться, попытки заручиться впрок его расположением, выслужиться перед ним, дабы малейшее его притязание на независимость выглядело как черная неблагодарность. Редкий великомученик сумел бы идти на казнь столь отважно, как его мать шествовала на плаху, собственноручно возведенную для себя.
Отчего в этих домашних звуках так настойчиво слышится укор? Как будто любое из этих дел нельзя было спокойно начать часом позже, тем более что, стараясь не шуметь, работаешь хуже, а сил тратишь больше и, конечно же, все эти жертвы — ради него.
Нет, думал он уныло, мне с нею не совладать. «Поединок миссис Каррингтон с сыном за обладание его независимостью не вызвал у зрителей особого интереса — слишком неравны были силы. Миссис Каррингтон, хотя и ветеран на ринге, вела борьбу с прежней несокрушимой волей к победе, удар ее с годами нисколько не утратил свою мощь. По быстроте реакции и тактике ведения боя она бесспорно превосходила противника, который с первых же минут обнаружил несобранность и вялость. Благодаря стремительным броскам из одного угла ринга в другой, она казалась вездесущей, проводя серии ударов из самых неожиданных положений». Какая возмутительная нелепость, размышлял он, она полна добродетелей, и именно из-за этих добродетелей жить с ней невыносимо. И до чего обидно, что окружающие так часто на ее стороне, так часто поддаются ее обаянию — буквально все, не считая немногих близких его друзей, которых ей не удалось присвоить, и за это они, понятно, зачислены в разряд «невозможных». «Мама у тебя — прелесть, совершенно свой парень, — говорили ему, — такая общительная, живая, такое потрясающее чувство юмора!» И ведь чистая правда, ничего не скажешь. По временам она казалась совсем девчонкой — походка, даже лицо — и умела быть превосходным товарищем, легким на подъем, способным в самое будничное событие внести дух романтики. Вечно поглощенная заботами по дому, готова была в одну минуту все бросить, чтобы хоть ненадолго разделить с ним его жизнь. «Не я подчиняюсь дому, а он мне», — повторяла она. Вставала она в шесть утра, спать ложилась не раньше двенадцати, так что времени у нее, как она уверяла, на все хватало с лихвой. Страдать приходилось другим домочадцам. Дональд, оглядываясь назад, не мог припомнить, чтобы хоть раз вернулся из театра или из гостей без тягостной уверенности, что его еще добрый час будут мурыжить и лишь после этого позволят в изнеможении рухнуть в постель. То ей необходимо написать письмо и требуется его совет, то нужно что-нибудь доделать на кухне и хорошо бы он помог, а на худой конец, за неимением других занятий, она затевала возню с приготовлением для него на сон грядущий чашки чая и подавала ее ему в постель. «Честное слово, для меня это самые отрадные минуты за весь день, — говорила она, устраиваясь в кресле. — Наконец-то нам с тобой можно перевести дух. Ну и шляпка сегодня была на Ольге — с ума сойти…» Похвальное нежелание подчинить себя будничному однообразию, скромная дань богеме, а в итоге оба они постоянно чуточку переутомлены, чуточку слишком взвинчены.