Прошли, казалось, часы, а мистер Кокшотт все витийствовал о своих распрях с тем или иным видным историком или писателем — Питера все сильнее клонило ко сну, все мучительнее хотелось быть рядом с Дженни, коснуться ее, ощутить ее близость… Наконец дверь открылась, и вошла Нэн.
— Ая-яй, Гордон! Посмотри — Питер, бедный, совсем побледнел от усталости. Вы, наверное, хотите лечь спать?
— Я немного устал с дороги, — сказал Питер и тотчас спохватился: — Все это страшно интересно, мне прямо не терпится прочесть ваши статьи.
Проходя по коридору к себе в комнату, он миновал открытую дверь одной из спален. Внутри, тесно обнявшись, стояли двое. Питер быстро и, как ему хотелось думать, неслышно прошел мимо. Он твердил себе, что с самого начала знал, как Дженни привязана к брату, и все равно не мог успокоиться, всю ночь вспоминая, с какой истомой она к нему приникла и как властно прижимал ее к себе Хеймиш.
Наутро, сидя в шезлонге после завтрака, Питер пытался вникнуть в суть эссе, посвященного приходу в Малый Фромлинг «черной смерти», но никак не мог сосредоточиться. Он скверно провел ночь, не выспался и был не в духе. Его сейчас больше занимало, куда подевалась Дженни — сразу после завтрака она ускользнула от него стелить постели, пообещав, что через несколько минут вернется, а прошел уже почти час. Он решил отправиться на розыски. В малой гостиной он застал мистера Кокшотта — тот писал письма.
— Вы не знаете, где Дженни? — спросил Питер.
— Вот именно — где? Я и сам постоянно задаю этот вопрос, когда она приезжает. Совершенно ее не вижу. Все мы немного ревнуем Дженни друг к другу. Но в этой независимости — доля ее очарования. Ее влечет свобода, она никому не даст себя связать.
— Я и не собираюсь ее связывать. Просто хотел поговорить с ней, вот и все.
— Вполне вас понимаю, мой юный друг. Куда это годится — взять и бросить гостя. Но ведь мы — довольно-таки шалое семейство, и по части приличий у нас слабовато, а вернее сказать, мы руководствуемся собственными правилами приличий.
Питер решил, что продолжит поиски. Он поднялся к себе в спальню и увидел, что Флопси стелет там постель.
— Вам пока сюда нельзя, — объявила она. — Видите — горничная за работой.
— Я ищу Дженни.
— Да, но не дуйтесь, как обиженный пес, таким способом вам Дженни никогда не удержать. Она вам очень нравится, верно?
— Очень. Я очень к ней привязан.
— Боже ты мой, еще бы! «Привязан»! Любой мужчина, если он хоть что-нибудь смыслит, голову потеряет из-за Дженни. А впрочем, я сужу пристрастно, — добавила она, но было видно, что это говорится неискренне.
— Я влюблен в Дженни, это вас устраивает? — свирепо прорычал Питер. — И потому хочу ее видеть.
— Вот это молодец! Только незачем на меня рявкать. Мы, Кокшотты, знаете, шалая публика, на нас давить бесполезно. А теперь — кыш отсюда, дайте мне достелить постель.
Питер побрел в сад; в саду Нэн, облаченная в ветхий дождевик и бесформенную фетровую шляпу, жгла листья.
— Вы не видели Дженни? — спросил он.
— Как? Неужели она вас покинула на произвол судьбы? Нет, какова негодница! Но что поделаешь, в этом все Кокшотты, совершенно шалые люди.
— А вам это не трудновато выдерживать?
— Первое время — было отчасти, но у них это так естественно, непринужденно, и мне так по душе этот образ жизни. — Она на мгновение отвела глаза. — Они действительно слишком многого требуют от людей, — сказала Нэн, и впервые в ее голосе прозвучала искренность. Еще мгновение, и он опять поймал на себе открытый, честный взгляд ее голубых очей, которому уже не очень доверял. — Дело даже не в том, они скорее просто от жизни многого требуют. Видите ли, они люди недюжинные, а недюжинных людей подчас не так-то легко понять. — Она положила ему руку на плечо. — Ступайте посмотрите, нет ли ее в Скворешне. Это такое занятное сооружение на дереве. Они с Хеймишем построили его еще в детстве и не разлюбили до сих пор. В конце сада, у рощицы.