Клер встала и принялась краситься.
— Да, экзамены, это конечно, — выдавливала она толчками, округляя под карандашом губы. — Ну, а как насчет девушек? Есть у него кто-нибудь?
— По-моему, особенно никого, — сказала Мэри, — он же так много занимается.
Клер обернулась с хохотом:
— Особенно никого! Ой, Мэри, ну ты просто как наша мама! Да кому это нужно? Ему бы разбивать сердца направо и налево. — И глядя на улыбку Мэри, протянула — Ты ведь его при себе не держишь, да, Мэри?
— При себе?
— Ну, миленький, есть у матерей такая манера, и ничем хорошим это не кончается.
— По-моему, я ему не мешаю. Нет, правда! Он в эти каникулы и дома почти не бывал.
Клер села к трюмо и стала чистить ногти померанцевой палочкой, зорко следя тем временем, как в зеркале отражение сестры аккуратно складывает блузку.
— Но ты этим недовольна, да, Мэри, ну сознайся?
Лицо Мэри отразило тревогу; ее всегда ничего не стоило смутить.
— Конечно, нам его не хватает, Джилиан немножко скучно.
— А, Джилиан! Вот именно, — сказала Клер.
Мэри сразу перешла к обороне.
— А что? Ну да, Джилиан с Робертом очень любят друг друга.
— Знаешь, Мэри, если б не в твоих устах, это б звучало, извини, даже как-то нехорошо. Джилиан всего семнадцать, и с какой радости молодой человек будет проводить все дни с младшей сестрой?
— Да, я сама знаю, — сказала Мэри. — Но кто-кто, а Джилиан никому не станет навязываться, она потрясающе независимая.
— Она потрясающе хорошенькая, это да, — сказала Клер.
Сестра покраснела от удовольствия.
— Ой, правда? Ты ей сама скажи, ты, пожалуйста, Клер, ей скажи. Она не слишком избалована комплиментами.
— Опасаюсь, — сказала Клер, — что она вообще не слишком избалована. У нее весьма горестное выражение губ.
У Мэри просто ноги подкосились; мысль о том, что Джилиан лишена развлечений, была для нее постоянным источником беспокойства.
— Да что ты, — ахнула она. — У нее же ведь не поймешь. Мы очень близки, но она все отмалчивается. — И добавила — Наверное, вся в меня, сантиментов боится.
Клер встала и обняла сестру за основательную талию.
— Знаешь, миленький, может, я тебе и помогу с ними обоими. — И она погладила сестре бок. — Может, они со мной и разговорятся — именно потому, что не так-то уж я для них много значу.
— Ах, они тебя очень любят, — вскрикнула Мэри.
— Я сказала «не так-то уж» — отозвалась Клер. — А хочешь, стану значить побольше? Хочешь?
Мэри засмеялась; она побаивалась, когда на сестру находил такой стих.
— Ну, это тебе нетрудно будет, — сказала она и потом, уже серьезно, добавила: —Ты сама знаешь, как я буду счастлива, если ты им разрешишь с тобой пооткровенничать.
Таинственная помощь, которую Клер взялась оказать детям, безмерно ее обрадовала, хотя чуточку смутило то обстоятельство, что помощь вообще оказалась нужна. Ей самой представлялось, что все хорошо, но сестре, с ее потрясающей интуицией, все, конечно, гораздо видней.
— Еще, Клер? — спросил Роберт. — Опять розового джина? — И он поднял ее стакан со столика в дорогой части бара.
— Розовый джин — какая прелесть, — протянула она совсем как девочка, которую в первый раз привели в ресторан, но Роберт прекрасно знал, что тетя Клер — женщина тонкая и опытная. Он из кожи лез вон, изображая светского льва; слава богу, он тут хорошо знал бармена.
— Джимми, еще два розовых, — крикнул он.
Очень здорово, что в их нудной вообще-то семье нашелся, наконец, хоть один понимающий человек.
— Похоже, она решила своего не упускать, — сказала Клер, когда Роберт снова сел, — но ты, наверно, лучше меня все это знаешь.
— А, — кинул племянник небрежно. — Я так и понял, что у нее свои планы, но…
— Но у тебя были свои, — хохотнула тетка, — ну и как?
На тощем мальчишеском лице проступила легкая краска, ему вдруг стало совестно, по сути не о чем было рассказывать.
— Честно говоря, я решил, что не стоит. Знаешь, дочь хозяйки, и прямо в Оксфорде…
— Ясно, — улыбнулась Клер. — Проявил осмотрительность. — Потом взяла его за руку и сказала твердо — Только ты уж не будь чересчур осмотрительным, Роберт. Это наводит на женщин тоску. Я так с тобой говорю, потому что, ну… мама твоя абсолютная прелесть, но она вряд ли может понять мучительные переживания юности. Понимаешь, сама она смолоду была пожилой, и потом — у нее ведь и не было никого, кроме твоего отца. Я-то не такая, — она косо усмехнулась и стряхнула с сигареты пепел, — мне хотелось, что называется, попользоваться жизнью. — И она горько засмеялась.