В первый же вечер она услышала из своей комнаты поток громких ругательств, а потом — жалобное нытье. Она догадалась — и не ошиблась, — что это и есть очередная пьяная выходка. Тут ей и стало ясно, почему Генри Сэрл постепенно отходит от университетской жизни, почему издание последнего тома писем Пикока[7] откладывается с года на год, почему из задуманной биографии Мэри Шелли еще не написано ни строчки. И тогда же она решила, что ее долг — помочь ему бороться с этим вампиром, долг перед английской литературой, перед ним самим как ее неоценимым научным руководителем. Но как же трудно помочь такому скромному, застенчивому человеку, который уже давно сторонится реальной жизни! И вот она решила, что легче будет начать с другого конца, поставить вопрос ребром перед самой миссис Сэрл. Если ее заступники правы, если действительно причиной всему внезапная смерть ее сына, то конечно же удастся объяснить ей, что нельзя жертвовать живыми ради мертвых. И все-таки… все-таки заговорить страшновато, а сегодня последний день, завтра она уезжает, а ничего еще не сказано. «Сейчас или никогда, Элспет Эклз», — произнесла она вслух.
— Мисс Эклз, дорогая моя! — раздался рядом с ней протяжный возглас миссис Сэрл. — Какая радость! Вы, оказывается, сами с собой иногда разговариваете. А я уж было испугалась. Вот она, подумала я, представительница «голодного поколения», — этих прямолинейных, здравомыслящих людей, им некогда, у них есть время только для самого главного, а меня они просто сметут с дороги. Где уж мне, думала я, с моим путаным мышлением, моими торможениями — мне про них только на днях рассказывал этот наш новый молодой физик, — где уж мне им противостоять? Да это выше человеческих сил! А тут слышу — вы сами с собой разговариваете. У меня как гора с плеч. Щелка в чужой броне, сучок в глазу ближнего — какая это бесценная поддержка, какая опора для христианского милосердия!
— Сдается мне, что это не самый продуманный взгляд на жизнь, — сказала Элспет, от души надеясь, что голос ее звучит дружелюбно и шутливо.
— В самом деле? — отозвалась Миранда. — Мне это многие говорят, и, наверно, вы все правы. Но слова эти в моем сознании как-то не связываются, а ведь это, по-моему, очень важно, когда решаешь, как надо смотреть на вещи. Бели слова между собой не связываются, тогда и вся мысль ускользает. А «непродуманный» у меня никогда не связывается с жизнью, только с деталями туалета.
Весь облик миссис Сэрл — соломенная шляпа с огромными полями, развевающиеся рукава шифонового платья и длинные кивающие серьги — наводили на мысль об актрисе на театральном фестивале. Положив на землю пачку дешевых сигарет, с которой никогда не расставалась, она стала проворно обрывать крыжовник с колючих кустов.
— Складывайте ко мне в миску, — сказала она, не выпуская изо рта сигарету. — Крыжовника нужно много, я хочу заказать к обеду мусс.
— А почему для мусса нужно больше ягод? — спросила Элспет.
— Протирать сквозь сито, — ответила Миранда коротко и презрительно.
Несколько минут они работали молча. Элспет видела, что безнадежно отстает: и как это миссис Сэрл ухитряется так ловко обрывать ягоды — не мешают ни эти дурацкие развевающиеся рукава, ни дым от сигареты. Сама она то и дело кололась о шипы, и брюки цеплялись за ветки.
— Бедненькая мисс Эклз! — прервала молчание Миранда. — Кончайте немедленно, а то погубите ваши прелестные брюки. Просто преступление с моей стороны, что я предложила вам эту адову работу, когда на вас такой очаровательный костюм.
7