Выбрать главу

Однажды ночью меня разбудил плач матери. Она плакала так горько и громко, что сон у меня как рукой сняло.

Плача, она разговаривала сама с собой: «Да будь ты чище, чем вода в ручье, белей молока — все равно тебя очернят. Лучше умереть, чем служить им, проклятым!»

В это время домой вернулся отец. Озабоченный, хмурый. Я понял: что-то недоброе случилось, и уже не мог заснуть.

Отец долго молча сидел на нарах. Потом тяжело вздохнул и спросил:

— Кто мог их взять? И сколько же денег пропало? Я слышал, будто бы десять рублей. А может, и больше?

И мать, рыдая, стала рассказывать:

— Кто взял? Конечно, хозяйский сыночек Габдулла. Я своими глазами видела, как он схватил деньги и вышел. И бумажку разглядела: десять рублей. А когда я сказала об этом хозяйке, она на меня набросилась: «Не возьмёт мой сын, не возьмёт! Это ты сама украла и хочешь всё свалить на безвинного ребёнка. Это вы крадёте потому, что вы — нищие, голь, а у него всё есть. Зачем ему красть?»

Отец еще больше расстроился:

— Надо уходить отсюда, искать новое место. Только вот задаток держит. Как только смогу вернуть задаток, ни одного дня здесь не задержимся. А пока придётся терпеть.

Ещё долго шептались отец с матерью. Я устал прислушиваться и уснул.

А на другой день из окошка нашего дома я видел, как оскорбили моего отца.

Отец подметал двор.

На двор въехала хозяйская пролётка. Кабиров мог ездить и без кучера. Он хорошо правил лошадьми сам.

Выскочив из пролётки, бай Кабиров быстро подошёл к моему отцу и начал его ругать:

— Чёрт! Почему не проверил, когда запрягал лошадь? Из-за тебя я мог искалечиться!

Потом я узнал, почему бай Кабиров рассердился на моего отца. В дороге у него порвались вожжи, лошадь круто повернула в сторону, и пролётка чуть было не опрокинулась.

— Если взялся мне служить, так служи как следует. Или убирайся на все четыре стороны и не показывайся мне на глаза. Плохому конюху скатертью дорога! — бай показал на открытые ворота.

Затем плюнул на землю и пошёл к дому.

— За кусок хлеба ты хочешь… — начал было отец.

Но Кабиров, обернувшись, грубо оборвал его:

— Он еще пререкается… Да с кем ты споришь, нищий, рвань!

Отец ещё долго стоял неподвижно, опершись грудью о черенок метлы, и лицо у него было серое, как пыль, на которую у его ног плюнул бай.

У меня на глазах были слёзы. За что так унизили моего отца?

А вечером мать рассказала, как её бранила жена бая за то, что она нечаянно выронила тарелку и тарелка разбилась.

Когда человек не слышит ласкового, доброго слова, он невольно и сам ожесточается. Отец в раздражении начал кричать на мать, и она заплакала. Когда родители ссорились, и мне становилось грустно.

В нашем доме не было ни солнца, ни радости.

Хлеба в нашем доме хватало, но мы с сестренкой не знали лакомств. Иногда мать приносила какие-нибудь объедки с байского стола.

Однажды мать принесла сковородку с корочками от пирога. На вид они были такие вкусные, из них сочился жир. Мы с сетрёнкой заранее облизывались, ожидая чая.

Попить чай пришел и отец.

По только мы уселись, как дверь распахнулась. К нам пожаловала жена бая Фатиха-абыстай.

Она обвела всех злобным взглядом, подошла к столу, схватила сковородку с корочками пирога и направилась к двери.

На пороге она обернулась и прошипела:

— Ничего нельзя оставить на кухне. Сейчас же кухарка потащит своим прожорливым детям. А им, ненасытным, всё мало!

Мы были так поражены, что никто не вымолвил слова.

Дверь осталась открытой, и мы видели, как Фатиха-абыстай выбросила корки собакам, а пустую сковородку понесла домой.

Гробовую тишину нарушил хрипловатый от смущения голос отца:

— Что же ты без спросу взяла? Зачем ты это сделала, мать! Неужели не знаешь нрава нашей хозяйки: чем бы она ни была недовольна, виноватыми будем мы.

Мать покраснела и заплакала. Голос её дрожал, когда она начала говорить:

— Боже ты мой! День и ночь работаешь не покладая рук, а у тебя на глазах у твоих детей корки отнимут и выбросят собакам. Детям объедки свои пожалела!

Отец уже спокойно заметил:

— Зато собакам не пожалела. Собаки для неё дороже нас.

Но мать не могла успокоиться.

— Почему взяла? Потому что знала — хозяева эти корки доедать не будут. Зачерствеют, и выбросят: ни себе, ни людям. А я не могу смотреть, как добро пропадает. Всё это она от злости сделала. Злится на мужа, а злобу срывает на нас.

Потом отец с матерью ещё долго говорили про семью бая, про его дом, но я их разговор не понял.