Я не Басир, я не умею врать.
— Я… я ставил самовар…
Тишина. А затем возмущённый голос наставника:
— Нечестивец! Ты забыл о боге ради самовара?!
Разве я могу сказать, что меня кормит не бог, а самовар?
— Ты будешь наказан. Ложись!
Я покорно ложусь на живот.
— Снимай чекмень!
Снимаю чекмень и, оставшись в одной рубашке, снова ложусь.
Краем глаза я доглядываю на Вахита. Может, ему повезёт, о нём забудут?
Но нет, не забыли.
— А ты чего бельма выкатил? Почему пропустил намаз? Может быть, тоже ставил самовар?
— Ставил! — честно признаётся Вахит.
И вот мой друг, тоже в одной рубашке, ложится на пол рядом со мной.
А вокруг толпятся богатые шакирды. Им ничего не угрожает. Они были на молитве, а теперь будут пить чай, который мы им приготовили. А сейчас им очень интересно посмотреть, как нас будут пороть.
Из связки ивовых прутьев наставник выбирает самый длинный гибкий прут. Такой прут бьёт очень больно.
Я чувствую это своей голой спиной, которую обжигает первый удар.
— Будешь ещё пропускать намаз!
— Не буду! Не буду!
Второй удар. Гибкий ивовый прут обвивает тело. От боли слёзы выступают на глазах. Руки невольно тянутся к спине.
— Убрать руки!
Третий удар. Очень больно, но мы вздыхаем с облегчением потому, что знаем, третий удар — последний.
Но мы ещё должны выслушать напутствие:
— Идите! И больше не смейте пропускать намаз!
Мы с Вахитом поднимаемся с пола. Одной рукой я поглаживаю спину, другой вытираю слёзы. Вахит тоже плачет от боли и обиды.
— Да они полосатые! — слышится позади чей-то смех.
Это правда. Уйдя в свой угол за печку, мы с Вахитом осматриваем наши спины. На них багровые полосы от ударов ивовым прутом.
Мы не знаем, как отвечать на насмешки богатых шакирдов, и сидим молча, дожидаясь, пока не утихнет боль.
Боль понемногу проходит, но не проходит обида.
— Басир соврал, — говорит Вахит, — прикинулся больным. Голова у него не болела. Ты знаешь, почему его не пороли?
— Знаю! — отвечаю я. — Потому что у Басира отец богатый, а мы с тобой сироты и бедняки.
И потом нам часто приходилось пропускать намаз и ходить с исполосованными спинами, но зато самовар бывал поставлен вовремя.
Долго-долго тянулась первая школьная зима. Большая часть времени у нас уходила на обслугу богатых шакирдов, занимались мы с Вахитом мало, но арабскую грамматику всё же осилили.
Весной занятия в медресе кончились. Шакирды разъехались до домам. Только мы, сироты, как заблудившиеся утята, топтались на одном месте.
Что толку из того, что мы выучили арабскую грамматику? У нас была одна дорога — в батраки.
Надо было заработать на хлеб и на одежду. От моего чекменя остались одни лохмотья. Рубашка так вылиняла, что не поймёшь, какого цвета на ней заплатки, и от ветхости расползалась на плечах.
И мы — три товарища — разошлись в разные стороны.
Салим, как и в прошлом году, пошёл батрачить к мулле.
Вахита взял в подпаски местный пастух.
А я за пять пудов ржи и пять рублей деньгами нанялся на всё лето к богатому старику Шакир-баю, который жил напротив мечети.
Теперь у школьников есть летние каникулы, когда они могут отдохнуть. Но какие каникулы у батрака? Всё лето я работал наравне со взрослыми работниками Шакир-бая: пахал, полол, жал, возил снопы, скирдовал солому, молотил.
Руки мои загрубели, лицо почернело от ветра и солнца. Я потерял своё имя. Никто не называл меня: Гали.
В деревне, где я работал, за мной укрепилась кличка: «батрак Шакир-бая».
Эта кличка осталась за мной и осенью, когда я вернулся в медресе.
Прошёл год, с тех пор как я покинул родную деревню, трудный, безрадостный год. И я знал, что таким же будет и второй, и третий, и четвёртый — все последующие годы.
Горьким было моё детство, и не только потому, что я остался круглым сиротой. В прежние времена в нужде и унижении жили все дети рабочих и крестьян-бедняков.
Вот почему я и сказал: теперь легко, а раньше было трудно…
Так закончил рассказ о своём детстве Гали-агай.
1927 г.
Актырнак [6]
Перевела Н. Алембекова
Красная корова
Красная корова, которая обычно каждое утро вместе со всем стадом отправлялась на пастбище, сегодня осталась в хлеву. Она тоскливо мычала.
Актырнак очень удивилась, увидев её одну, разлучённую с подругами. «Может, бедняжка захворала?» — подумала собака и, желая узнать в чём дело, подошла к ней. Актырнак остановилась перед коровой, дружелюбно виляя хвостом и моргая глазами. Но красная корова, видимо, не поняла, что собака подошла к ней с добрыми намерениями. Она сердито замычала, тут же нагнула голову и собралась отшвырнуть собаку прочь своими острыми рогами. И если бы Актырнак не успела проворно отскочить в сторону, красная корова вспорола бы ей брюхо.