На рассвете мы возвращались на поляну, к дому. Ждали восхода солнца, ластились друг к другу, покусывая в шутку. Раста порыкивала, отбегала в сторону, потом сама бросалась, дурашливо шлепая меня лапой по морде.
Всходило солнце. И мы, обессиленные, нагие входили в дом. Любимая крепко обнимала меня, целовала жадно, будто не веря, что все это не морок.
Раста любила сидеть на крыльце и, подперев кулаком подбородок, смотреть, как играют на поляне перед домом наши дети — Ольга и Ольгерд. Они были такими же сероглазыми и улыбчивыми, как мать. Раста уверяла, что силой и смекалкой они пошли в меня. Я только хмыкал в бороду и прятал взгляд. Было приятно.
Еще одним дети пошли в мать — были они и людьми и волками. Оборотнями. И мы стали учить их охотиться. Они смешно трясли лапами, переваливаясь в снегу, рассерженно тявкали друг на друга, когда здоровенный русак уходил у них из-под носа, но упорно старались его догнать.
А днем они хохотали, играли в снежки, потом Раста с Ольгой готовили, а я уходил с Ольгердом на задний двор и учил стрелять из лука, держать рогатину, владеть ножом и топором.
Шли годы. Лес оставался все таким же — полным запахов, света, тьмы. Мы уже почти забыли о людях.
Нападающие хорошо выбрали время. Сумерки. Мы еще не могли стать волками, но и оставаться людьми было тяжело, ломило кости, кружилась голова. Запахи становились невыносимо резкими, в ушах шумело. В метели не заметны были тени, которые тихо подбирались к избе. Ветер отнес в сторону запах железа, всхрапывание лошадей.
Я понял, что за дверью чужие, лишь за несколько мгновений до того, как она слетела с петель. Бросился в сени. Подхватил топор и с ходу раскроил череп первого, кто сунулся в сени с факелом. Вытолкнул тело наружу, поднял меч, выпавший из руки убитого и одним прыжком вылетел из дома.
Сколько их? Я не знал. Зачем они пришли? Тоже не знал.
Но догадывался, и от этого во мне закипала ярость. Холодная расчетливая ярость, от которой, я думал, избавился много лет назад, уйдя из княжьей дружины.
Мы были другими. Нас надо убить. Видать наткнулся на наши следы какой-то охотник, а потом и до дома дошел. А когда увидел, как волчьи следы превращаются в человечьи, бросился со всех ног к ближней заставе…
Дружинники налетели с двух сторон. Не новички, нападают быстро, но осторожно, в глаза прямо не смотрят. Прыгнул на ближнего, тот отскочил назад. Развернуться, присесть, наотмашь ударить топором. Второй завалился в снег, стонет, держится за бок, ребра уж точно сломаны, лезть больше не будет. Топором отбил удар сверху, ударил мечом в горло. Противник повалился, зажимая руками шею, а я рванул в избу, которую уже подпалили с одного угла.
Широко распахнутые глаза Расты, детей. Ольгерд сжимает нож. Раста рогатину. Закрывают собой Ольгу, младшую.
На них уже накатывало. Рты щерились по-волчьи. Ну и славно. Уйдут. Себя я держал. Не давал волку свободы. Надо было драться, прикрыть своих.
Внутрь больше не лезли, видать решили просто закидать стрелами, если попробуем вырваться. Вот тут нам метель на руку — снег носит так, что особо не постреляешь. В пяти шагах ничего не видать.
— Уходите. Я рядом буду.
Раста промолчала.
— Детей выводи. К лесу пойдем.
И выскользнул за порог. Изба с одного угла полыхала. Как только меня заметили, полетели стрелы. Скользнул в сторону, покатился по снегу. Поляна небольшая, нам бы только до леса добежать — и поминай, как звали.
Рядом появились три тени. Вот они, хорошие мои, умницы. Раста носом втягивает воздух, скалится недобро.
Плохо — окружили. Если навалятся разом, то конец, прижмут рогатинами и располосуют.
Я посмотрел на Расту, мотнул головой. И мы бросились вперед. Раста прыгнула, толкнула лапами в грудь здорового мужика в тяжелом доспехе. Вцепилась в горло. На меня налетело трое. Первого я свалил ударом по голове. Шлем не выдержал, развалился. Второй заорал, упал лицом в снег. Раста хрипела в ярости, пытаясь добраться до шеи. Третий нападавший оказался совсем мальчишкой. В глазах его плескался ужас, нижняя губа мелко дрожала. Убить его было просто.
Дети держались сзади. Вот он, лес. Я махнул рукой, показывая, уходите. И серые тени скользнули, растаяли в пурге. Теперь бы за ними, следом, но уже зло скрипел снег, набегали люди.
Люди, которые пришли нас убить.