Ничего не происходило, только обессилено хрипела девчонка на полу. Потом дернулась и затихла.
Как через вату Андрей услышал завывание сирен. Визг тормозов. Хлопки дверей. Топот ног. Что-то неразборчиво орал мегафон.
Андрей сел на стул и заплакал. Некрасиво, как плачут от очень сильного страха маленькие дети. Прижал к себе, как любимую плюшевую собаку, автомат. Было очень страшно. Страх был тоскливый и безнадежный. Третий поток мыслей исчез. Привычный второй заполнял собой голову быстро, как наводнение. Его уже не сдерживали обыденные, мелкие, но такие теплые мысли. Понимание того, что сейчас закончится все, совсем-совсем все, наваливалось как мягкие и тяжелые комья сырой глины. Нижняя губа противно и безостановочно тряслась, по щекам катились слезы, Андрей всхлипывал и тихо повизгивал.
… Дверь с грохотом слетела с петель. В проем вкатились черные быстрые тени. Визжа от ужаса, Андрей вскочил, пытаясь отбросить автомат, надеясь что сейчас скрутят, изобьют, посадят, но он будет жить, жить еще, понимать что он — это он, живой, дышащий, едящий и гадящий. Или что вот сейчас-то он не выдержит и уплывет в мягкое, ласковое непонимание происходящего, и тогда его, безумного и нежного, уж точно оставят жить.
Автоматы штурмовой группы загрохотали слаженно и деловито. Пули шлепали в тело Андрея, а он все визжал, визжал, чувствуя каждую из них, с холодным, разумным ужасом воспринимая каждую долю секунды как приближение своей смерти.
Ему было очень страшно…
Раста
Зимой в лесу хорошо. Только надо идти осторожно, глядя, куда ногу ставишь, а то, подвернешь ее на обледеневшем корневище, упрятанном под снегом, да так и останешься здесь, в тишине и холоде. Так вот, осторожно, не торопясь, я и шел, силки проверял. Привычно ловил звуки зимнего леса, думал о своем. Привык за десять лет разговаривать только с собой и лесом, потому неудобства не испытывал. Картины в голове крутились привычно, как тележное колесо в наезженной колее, глаза ловили то, что происходит вокруг — хорошо было, хорошо потому, что вокруг не было ни одного человека.
Пятнадцать лет назад все было по-другому. Пятнадцать лет назад я, юный, храбрый и глупый, собирался в княжью дружину. Где она теперь? Кто лег под вражьей стрелой, кто — не проснулся после морозной ночи, иные просто сбежали. А я — служил. Научился рубить мечом, кидать нож и тихо резать глотки, пускать стрелы и голыми руками сворачивать шеи. Еще научился не верить.
Когда вернулся в деревню, то в суме лежал только кошель с жалованьем и смена одежды. Кошель скоро опустел, я начал жить охотой и продажей шкур, на отшибе, на опушке леса. За прошедшие годы я сделался для деревни чужим. Меня не гнали, не ненавидели, не считали колдуном — просто не замечали. Сначала это мучило. Потом стало все равно. Пока я служил, умерли родители и больше ничего не связывало меня с теми, кто был вокруг. Я стал одиночкой.
Так вот я и шел, пока какой-то звук не заставил меня замереть. Впереди сопели и ругались не меньше троих здоровых мужиков. Голоса чужие, не деревенские это были.
Скинул суму и тихо пошел на звук. Меж деревьев открылась поляна, а на краю ее четверо мужиков пытались скрутить какую-то девчонку. Та прижалась спиной к стволу дерева, выставила вперед нож и по-волчьи щерилась. Один из лиходеев матерился, прижав руку к щеке — из-под ладони бежала кровь. Видать достала девчонка. Однако ясно было, что долго она не продержится, больно здоровы были разбойнички, да и мечи у них — не чета ее ножику.
Я не рассчитывал на охоту и с собой был только нож. Ну, и тем что есть, тоже можно дел натворить, надо только знать как. Поудобнее перехватил рукоять и прыгнул вперед. Началось!
Хорошо, что они стояли спиной ко мне — одному сбоку в шею, кровь брызнула упруго, сразу перехватить выпавший меч и второму в ноги. Снизу в живот с размаху и в сторону, в сторону. На колено, в стойку, оглядеться, что двое других творят. Один с мечом ко мне, а второй оседает на снег и девчонка над ним, нож из спины вынимает, глаза прозрачно-серые от бешенства, еще раз ножом по горлу ведет, чтоб уж точно враг не поднялся. Успел нырнуть под меч и сбоку рубанул того, что в меня целил. Мужик охнул и ноги у него подкосились. Сразу вслед — прямой выпад — меч вышел из спины разбойника, глаза у того закатились, тело тихо упало в снег.