— Так, — согласилась борода, — и выгодное занятие быть без костей?
— Ничего. Сначала интересовались, ходили трогать. Конечно! Деньги платили. А потом, как выйду, смеются.
— После этого вас выгнали из цирка, — предположила борода.
— Да. Тогда взяли и выгнали, — равнодушно ответил человек без костей, методически раскачиваясь. Его лицо было бесстрастно и не выражало ничего. Вероятно, оно было таким же, когда его выводили на арену и любопытные из публики приходили «трогать». Туловище, действительно, выглядело как без костей, или с костями, размоченными в уксусе.
Обладатель бороды достал вторую папиросу, повернулся к нему, посмотрел и вдруг, скосившись в подобие улыбки, задумчиво проговорил:
— Вас интересно было бы повесить.
Человек без костей, не выразив никакого удивления, продолжал свое занятие.
— Чем, собственно говоря? — спросил он, лениво поддерживая разговор.
— Да так, у вас приятная шея, — ответил тот, потянув из папиросы, — знаете, у иных толстая, рыхлая, веревка впивается: ничего хорошего. Мускулистая тоже неприятна, все кажется, веревка не возьмет. А вот у вас все наоборот, как раз кстати, тонкая, бескостная, самая приятная. Я бы сказал: удавчатая.
— Скажи пожалуйста, — уронил скрюченный тип, качаясь. Но видно было, что такие познания ему импонировали. — Вы, что же, много вешали?
— Лет пять, — ответил тот.
— Должно быть, в палачах служили?
— В петлю не хотелось, и служил, — ответил бородач философски.
— А надо было в петлю? — спросил тип, впрочем без особого интереса, так, чтобы продолжить разговор. Бородач как будто ухмыльнулся.
— По-моему, нет, а по их, надо, — сказал он.
— Что же, потом надоело и ушли? — спросил крючок, лениво поддерживая разговор.
— Ну, так просто не уйдешь. А помяли, так ушел.
— Те, которых вешали, помяли?
— Да, которых должен был вешать. Попался, ну и помяли. Ноги, руки поломали.
— Обе? — флегматично спросил крючок.
— Ноги обе, а руку одну, правую. Хватит и того. Еле в два месяца отдышался. А потом, как стал ни к чорту не годен — видите, ни ног ни рук — ну, вышел какой- то приказ и послали на все четыре стороны. Уходи, говорят, навешался.
Человек без костей вполне удовлетворился очень мало его интересовавшим объяснением. Он кашлянул и встал на ноги. Палач тоже поднялся со скамейки и заявил, что он уходит спать.
— Прощайте! — коротко сказал артист, направляясь в другую сторону.
— Нож в брюхо, — равнодушно ответил палач и, хромая на обе ноги, пополз по бульвару.
Они лежали в курительной.. .
Время и место написания не установлены
I
Они лежали в курительной комнате на широких кожаных диванах, один в одном углу, другой в другом. Ароматный дым тихо и молчаливо струился из их трубок. Оба были сосредоточены, потому что шло состязание на продолжительность.
— Видите ли, — наконец, сказал один из них несколько окисленным тоном, — это, конечно, очень жаль, но я должен сообщить вам, что моя трубка погасла.
С этими словами он сел на диван, на котором лежал. Его друг потянулся, демонстративно пустил клуб дыма и засмеялся, не выпуская трубки из зубов.
— Мне тоже очень жаль, что это так случилось, — сказал он, — но ничего не поделаешь. Давайте мне мои три тысячи, а я вам взамен обещаю дать реванш.
И, пустив еще клубок дыма, он прибавил с маленьким задором:
— Спустя некоторое время, конечно. Когда вы несколько подтренируетесь.
Обладатель погасшей трубки пропустил укол мимо ушей и, взглянув на часы, проговорил:
— Судя по времени, я держался недурно. Но, конечно, это не достаточно. Если бы у меня было более спокойное состояние духа, я вас перекурил бы по крайней мере на минуту.
Он подошел к столу, на котором стояли небольшие весы, и стал вытряхивать пепел из трубки. На этих весах, с точностью до одной десятой грамма, был отвешен табак перед состязанием.
— Более спокойное состояние духа? — переспросил другой, иронически вздрагивая верхней губой и наслаждаясь своей победой. — Разве вне состязания курите более спокойно?
— В состязании так же, как и вне его. Но сейчас, среди дыма, мне все время грезилось лицо Адель.
— Адель? Это очень красивая женщина, — авторитетно сказал другой, все еще сохраняя тон победителя, хотя разговор уже начинал выходить из сферы состязания. — Но разве вас уже опутали магнетические нити?
— Нити тем более сильные, что, вероятно, довольно безнадежные, — ответил побежденный, кладя трубку в карман и вытягиваясь на диване.
— Хвалю вашу скромность, но не одобряю ее, — ответил другой и прибавил, — ну вот, и моя погасла. Я вас покрыл на две минуты, но если бы после вашей сдачи я курил тщательней, я думаю, я продержался бы еще две. Итого четыре.
Но первого больше не интересовали обстоятельства состязания. Он снова вернулся к вопросу об Ад ели.
— Дело не в скромности, — сказал он, а в здравом взгляде на положение вещей. Я просто являюсь слишком поздно, и Адель уже занята.
— Скажите при этом, что двумя, — улыбался друг.
— Вы совершенно правы. За обедом, один справа, другой слева. После обеда, один слева, другой справа. И провожать пошли вместе.
— Но вы не должны падать духом. В таких случаях кусок обыкновенно достается третьему.
— Это если кусок неодушевленный. А если одушевленный, да еще такой страстный, как Адель, да еще такой, как она, увлеченный обоими, то, право, тут затрудняешься с какой стороны подойти.
Он машинально вытащил свою побежденную трубку и снова стал набивать ее.
— Видите ли, — продолжал он, вдавливая пальцами благородный табак, — я, в данном случае, не только опоздал, но и наткнулся на сильных конкурентов.
Адвокат безусловно блестящий causeur{1}, весьма недурен собою, прекрасно носит фрак и, когда говорит, движения его рук вполне пластичны. Другой тоже довольно породистый экземпляр и пишет мечтательные стихи, а женщине как раз это и нужно.
— Не забывайте, что вы мужчина тоже ничего себе, — ответил друг, — а вместо стихов имеете деньги, притом, если вы разрешите, не особенно малые. А женщины это тоже любят.
— Благодарю вас за любезный комплимент. Но мои деньги тут едва ли в силе. Адель не из тех женщин, которым деньги пускают пыль в глаза. Она сама достаточно богата, чтобы не интересоваться моими миллионами или, во всяком случае, чтобы считать их достоинством второго сорта.
Друг покровительственно улыбнулся и стал набивать свою трубку.
— Ах, друг мой, вы просто не умеете пользоваться своим оружием. Конечно, одну женщину можно купить, а другую с размаху не купишь. Но если скомбинировать богатство и некоторую ловкость, то всегда можно играть на выигрыш. А вы, сударь мой, просто еще не выучились распоряжаться вашим наследством. Ну скажите, например, сколько в год давал вам раньше ваш отец?
— Двадцать четыре.
— А теперь сколько имеете?
— Не знаю. Много.
— Вот видите. А впечатление у вас такое, будто вы по-прежнему живете на две тысячи в месяц.
Он зажег трубку, сел на диван и продолжал:
— Ну, допустим, что Адель не смотрит на ваши миллионы. И не надо. Это даже очень хорошо. Очень приятно иметь дело с женщиной, которая не смотрит на миллионы. А те два жеребца, которые ей крутят голову, может, и посмотрят.